ОСТРОВ ПРИДНЕСТРОВЬЕ:

    хроника запланированного безумия

                                                    (Записки аборигена)

 

                                                                          1989-2012 г.

                                                              Бендеры, Приднестровье

 

                                                                       

                                                      П Р О Б У Ж Д Е Н И Е

 

ПОД ФЛАГОМ ПЕРЕСТРОЙКИ

        Вторая половина восьмидесятых годов минувшего столетия.

«Прораб» перестройки неустанно повторяет: «Перестройка должна

проходить на каждом рабочем месте, в каждом трудовом коллективе,

во всей системе управления. Перестройка касается всех --  от рядового

коммуниста до секретаря ЦК... »

 

    Благодаря  средствам  массовой  информации,  весть  о перестройке достаточно быстро докатилась и до провинциальных Бендер. Уткнувшись в экран телевизора,  обыватель  ахал  от удивления  и с нетерпением ждал столь же революционных преобразований,  как в Москве, Ленинграде и в других крупных городах  Советского Союза.

   Но жизнь в  Бендерах шла своим чередом.

И в трехэтажном особняке,  облицованном  красным туфом, по улице Пушкина, по-прежнему  была  сосредоточена  вся городская власть. В том числе и власть Советов народных депутатов: его исполнительный комитет фактически был одним из отделов  Бендерского  ГК  КП  Молдавии.

    А на самой вершине этой властной пирамиды все еще прочно восседал первый секретарь горкома партии, «мудрейший из мудрейших»  -  Владимир Николаевич Воронин.   Человек, от воли и настроения которого зависели судьбы тысяч людей. И как во времена глубочайшего застоя, в приемной первого секретаря до полуночи (зачастую с валидолом под языком) маялись грешники, вызванные на очередное заседание бюро ГК КПМ для «промывки мозгов».

    Строго по графику, согласованному с горкомом, проходили собрания на фабриках и заводах. По поводу гласности и перестройки. И как требовалось, говорили на этих собраниях в первую очередь о тех, кто «вставляет палки в колеса перестройки», кто не спешит перестраивать свое мышление.

    Стрелы  критики пребольно разили всех. Кроме, конечно,  начальства, от которого напрямую  или  косвенно  зависело  служебное  положение  и материальное благополучие  критикующего.  Были,  конечно, и бескомпромиссные высказывания. Но это уже без протокола -- в пивной, на кухне, в курилке.

   А в горком партии  поступали отчеты лишь об организованных и вполне даже благополучных собраниях.  «Обобщив и проанализировав»  протоколы этих собраний, бойкие функционеры из горкома партии рапортовали в ЦК: «Процесс пошел!».  И все были довольны...  И жизнь в Бендерах, повторюсь, шла своим чередом.

   Продолжала здравствовать и проверенная временем практика распределения дефицита (книг, продуктов питания, промышленных товаров). Как и до разговоров о перестройке, самые лакомые куски доставались аппарату горкома и другим «правофланговым» идеологического фронта. Менее лакомые-- периодически распределяли между предприятиями, организациями, учреждениями. А здесь, за весьма и весьма редким исключением, срабатывал тот же принцип дележки: наиболее дефицитный товар -- ближайшему окружению директора, «активистам». Остальное -- если останется,-- в цех, отдел. Тем более, что «низы», как правило, взирали молчаливо.

  Правда, в то время и в Бендерах нашлись люди, которые всерьез поверили в «революцию сверху», восприняв слова Горбачева, как призыв к действию. То вдруг недотепа корреспондент местной газеты на пресс-конференции задает дурацкий вопрос «самому» Воронину: "Как, дескать, объяснить тот факт, что в городской казне нет денег на ремонт Дворца пионеров и Станции юных техников, но нашлись средства на строительство дорогостоящего мраморного крыльца и фонтана у здания горкома партии?"

   А то мастер треста «Спецзеленстрой»  возомнил, что ему все дозволено, потому что, видите ли, - перестройка!
Взял да и выдвинул сам себя кандидатом в депутаты городского Совета. Хотя ему русским языком объяснили, что «комплектовать» депутатский корпус по-прежнему вправе только горком партии. Немало хлопот доставил в то время горкому партии и Дмитрий Федорович Добров. Тот самый, который в памятном 1989-м возглавил в Бендерах политическую забастовку.

   Но это «созрело» чуть позже. А в бытность  первым секретарем Бендерского  ГК КПМ  В.Н.Воронина  работал  Добров  на машиностроительном заводе. Инженер. Рядовой коммунист. А осмелился, не задумываясь о последствиях, в открытую критиковать ближайшее окружение и непосредственно директора машиностроительного завода, горком партии и даже ЦК Компартии Молдавии -- за «порочный стиль работы, за боязнь резких движений в развитии демократии».

     Первичная организация  машиностроительного завода отреагировала адекватно: исключила Дмитрия Федоровича из рядов партии. Но  нашла коса на камень: не учли недруги Дмитрия Федоровича, что  имеют  дело с принципиальным человеком. Добров поехал в Москву и восстановили его в КПСС. Вернулся Дмитрий Федорович на родной завод, и очень скоро собралась вокруг него группа единомышленников, таких же неудобных и беспокойных  коммунистов -- правдоискателей,

     А случай на заводе пивобезалкогольных напитков?  К этому времени был принят и уже работал Закон СССР «О трудовых коллективах», который позволял трудовым коллективам выбирать и бригадира, и начальника цеха, и директора. В рамках этого Закона и действовал коллектив пивоваров. Беда лишь в том, что с мнением бюро горкома партии позволили себе не согласиться. Провели собрание коллектива и избрали директором своего предприятия человека, против которого категорически возражал Владимир Николаевич Воронин!

     Правда, все эти факты строптивости и неповиновения были лишь досадными исключениями из правил: в массе своей мы все еще верили в совершенство  и  непогрешимость больших и маленьких вождей.

     А еще больше верили в то, что «против начальства не попрешь», что лучше «не высовываться», если хочешь жить без проблем. И невозможно было даже представить, что пройдет совсем немного времени и грянет гром: против собственной власти восстанут даже те, кто всегда считал,  что его  "хата -- с краю" ...

 

 ЧТО ПОСЕЕШЬ...

      Начало восемьдесят девятого года. Бендерчане, как и весь

советский народ, живут под лозунгом «Даешь перестройку!»

      Увы, за предшествующие годы перестройки жизнь  "простых" бендерчан  (не входящих в номенклатуру горкома партии) не стала богаче. Наоборот --  люди  еще острее почувствовали дефицит продуктов питания  и  качественных товаров промышленного производства.  С каждым днем все напряженнее в городе и общественно-политическая обстановка.

   И  вот это последнее обстоятельство -- гнетущий  морально- психологический климат  -- больше всего тревожит людей. У всех на слуху последние события в Кишиневе. Откровенные  антирусские настроения членов союза писателей Молдавии.  Приобретающая  все более националистическую окраску деятельность так  называемого демократического движения в поддержку перестройки (ДДПП). Тесное сотрудничество лидеров этого движения с Народными фронтами Эстонии и Латвии.

     Все это невольно заставляет задуматься: чем оно может закончиться? Что ждет нас, немолдаван, завтра?

    Стало известно, что в ближайшее время должен состояться Пленум ЦК КПСС.  Основной вопрос  в  повестке дня этого  Пленума        -- «О  совершенствовании  межнациональных  отношений  в  СССР».

     Уверенные в том, что в период перестройки, гласности  и плюрализма мнений их голос обязательно услышат в ЦК КПСС, выступают в городской  газете преподаватель  Бендерского  Медучилища   Б. Кравец,  инженер Э. Яковлев  и другие  авторы. В этом плане заслуживает внимания и интервью «Победы» с заместителем  секретаря парткома  Бендерского железнодорожного Узла  Виктором Васильевичем Крупкиным.  В ответе Виктора  Крупкина на вопросы корреспондента четко прозвучало, что повинны в происходящем не рядовые  партактивисты:

      -- События в Казахстане, Армении, Азербайджане, в Эстонии,    да и  в Молдавии, перечеркнули миф о том, что у нас, якобы, не существует негативных явлений в области межнационального общения. То, что долго томилось под спудом,  прорвалось подобно взрыву под эгидой  демократии и гласности. А ведь всех нас долгие годы  успокаивали  сказочкой о том, что буквально каждый житель страны -- убежденный интернационалист.  Вот вам и подоплека той ситуации, которая  складывалась во многих партийных организациях. Подвела  дезинформация об истинном положении дел...

     В начале восемьдесят девятого года  городская газета «Победа»  опубликовала  выступление  первого  секретаря  ЦК КП Молдавии   С. К. Гроссу по республиканскому телевидению. Но не стало на душе менее тревожно у людей, прочитавших  стенограмму этого  выступления. Впрочем, судите сами:                                                     .

     «...Бюро ЦК КПМ, Президиум Верховного Совета и правительство республики обращаются к вам, уважаемые товарищи, с чувством глубокой озабоченности по поводу недавних событий в Кишиневе, где обстановка серьезно обострилась. Под прикрытием лозунгов перестройки,  роста национального самосознания,  некоторые  безответственные  лица  упорно добиваются дестабилизации  общественно-политического климата.  

      Подстрекаемые ими большие группы людей нарушают общественный порядок, мешают работе городского транспорта, отдыху трудящихся, создают ситуацию, чреватую непредсказуемыми  последствиями ...  Об этом, в частности, свидетельствуют  несанкционированные  митинги, стихийные скопления людей, состоявшиеся 12 и 19 февраля в парке и на площади  Победы. На них раздавались подстрекательские призывы, разжигались страсти и эмоции, игнорировались законные требования властей соблюдать порядок, имели место хулиганские проявления ... ».

   Итак, если верить словам партийного босса республики,  обстановка в Молдавии напряженная, но нет никакого ДДПП, как мощной,  явно националистической  организации. А есть «некоторые безответственные лица», которых республиканская власть  не в состоянии привлечь к ответу.  Поэтому и заключительный аккорд выступления Гроссу звучит так:

    «...Бюро ЦК КПМ, Президиум Верховного Совета и правительство республики   выражают надежду, что рабочий класс, колхозное крестьянство, интеллигенция, молодежь, все трудящиеся  правильно, с пониманием воспримут наше обращение ... ».

    И самое удивительное -- в том, что граждане республики, и прежде всего, приднестровцы, действительно, «правильно, с пониманием» восприняли  обращение правящей в МССР верхушки.

     Это подтвердили события августа -- сентября того же, восемьдесят девятого года ...

 

«НАШ ОБЩИЙ ДОМ -- СССР»

        Да, граждане МССР, действительно, «правильно, с пониманием» ,

восприняли заявление  первого секретаря ЦК КПМ -- о бессилии 

республиканских  властей  стабилизировать  общественно-политическую

обстановку. Но  революционная ситуация  еще не созрела. В глубине души

каждый из законопослушных  советских  граждан  Молдавии надеялся,

что поиграют националисты в политику и успокоятся.  А между  тем,  страсти

накалялись: многолюдные  сборища,  органuзуемые  лидерами  ДДПП  в 

Кишиневе, лозунги демонстрантов: «Мы у себя дома!», «Правительство  --

в отставку!», «Долой МВД!», «Законы -- как в Эстонии!». Впоследствии к ним

добавuлись -- «Долой руссификацию!» и  «За молдавский государственный язык!» ...

     Население  Бендер в подавляющем  большинстве -- не молдаване. Хотя  и среди молдаван  не так уж много людей, одобряющих действия националистов, явно стремящихся посеять вражду между народами, населяющими Советскую Молдавию.  

    В  редакционной почте появляются анонимные письма, написанные, как правило, корявым детским почерком. Но явно под диктовку взрослых. Одно из таких писем корреспондент «Победы» и положил в основу статьи под заголовком «Было бы желание, или  о том, как организовать преподавание молдавского языка в школе».

   Начиналось это письмо так: «Здравствуйте, уважаемая редакция! Пишут вам ученики  18- й  средней школы. У нас в школе  в восьмых классах  нет молдавского языка. А ведь без молдавского мы не сможем поступить в учебные заведения. Что у нас будет

в Аттестате?».

    С письмом в руках побывал корреспондент «Победы» сначала в восемнадцатой  школе,  а потом встретился с начальником  Гороно  В.И. Постолаки. Виктор Иванович  дал исчерпывающий ответ:

  -- Нехватка преподавателей, -- констатирует он, -- беда не только нашего города. Ни в одном вузе республики не готовили  учителей по профилю «Молдавский язык в русскоязычной  школе». Так что уроки молдавского языка ведут самые разные специалисты ...  Сейчас, правда, создана  комиссия НИИ Педагогики, которая занимается этими вопросами...

    Все, вроде бы,  правильно, все логично. Молдавскому языку давно' следовало  уделить должное внимание. Вопрос лишь в том, почему это благородное дело нужно начинать с разжигания межнациональной розни?  Многократно прибавилось этих «Почему?» после опубликования в  республиканских, городских и районных газетах Проектов Законов  «О статусе государственного языка Молдавской Советской Социалистической Республики» и «О функционировании языков на территории МССР».  

    Правда, пока что о переходе на латинскую графику -- ни слова. Ну, а для того, вероятно, чтобы не раздражать поначалу русскоязычных граждан, законодатели сделали приписку: « ... Гарантируется функционирование русского языка, признанного языком межнационального общения, а также создание условий для равноправного развития и функционирования  других языков на территории МССР» .

    Но это на бумаге. А в действительности уже в ту пору заговорить человеку по-русски, скажем, в Кишиневе было небезопасно. И не только для здоровья, но и для самой жизни. И  бендерчане это хорошо знали  -- после гибели Дмитрия  Матюшина, убитого в Кишиневе за то, что не знал молдавского.

 

 ДАЕШЬ РЕФЕРЕНДУМ!

    Вот уж действительно: беда,  коль пироги начнет печи сапожник.  

Прорумынски  настроенные националисты советской (пока еще)

Молдавии, сами того не подозревая, ускоренными темпами готовили

 русскоязычную часть населения республики к противостоянию --

 не только  национализму, но и власти, поддерживающей его.

      Пятого апреля восемьдесят девятого года городская газета «Победа» опубликовала пресловутые законопроекты о языках. Причем,  опубликовала их с пространными  комментариями соответствующих  Комиссий  Верховного Совета МССР.

      И граждане серьезно и последовательно принялись обсуждать эти проекты, направляя свои предложения в  газеты -- с указанием конкретных статей, требующих доработки по их мнению.  Вот  строки  из интервью по этому поводу с народным депутатом СССР  Николаем Костишиным,  слесарем-сборщиком  Бендерского завода «Прибор»,  опубликованного в  апреле     1989 года  в «Победе»:

« ... От окончательной оценки  Проектов Законов,   пожалуй, воздержусь, поскольку статьи этих документов требуют более вдумчивого изучения.  И тем не менее, считаю: такой сложнейший вопрос, как принятие  Закона о  государственном  языке, затрагивающий  судьбы многих людей, требует и соответствующей  формы волеизъявления -- референдума. Можно поставить вопрос  и о  двух государственных  языках -- молдавском и русском. В  этом случае  народы, проживающие  в  республике,  не будут  ущемлены...»

   Эта же мысль красной нитью проходит и в других публикациях городской газеты. Так, председатель профкома  учащихся Коммунального техникума В. Карданов пишет в газету: "Считаю ошибочным придание статуса  государственного   одному языку. Это не приведет к улучшению межнациональных отношений  и  интернациональному  единению.  Скорее -- к разобщению. .. »

   Инженер В.Магазинов заканчивает свое обстоятельное письмо в редакцию такими словами: «Считаю необходимым рассмотреть и переработать в Проекте закона ряд статей. И принимать эти законы  только после общенародного референдума в МССР» .

 

 

                                                                ИНТЕРВЬЮ  через 20 лет...

                                                                                     История в лицах

 

 ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР

       О политической забастовке 89-го года сказано и написано

много. Но вряд ли иссякнет когда-нибудь интерес к человеческому

фактору, к причинам, побудившим тогда выйти «на баррикады»,

восстать против власти даже тех, кто всегда старался обойтись 

убеждением  «моя хата -- с краю».

    1989 год. Предприятие,  где работал тогда  (и работает по сей день) Михаил Иванович  Паскарь, было государственным и называлось   Оnытно-производственное объединение «Флоаре».

 -- Я был членом профкома,-- рассказывает он. -- Вот,  сохранил свои рабочие блокноты с записями основных вопросов, которые приходилось обсуждать и решать нашему профсоюзу в восемьдесят седьмом, восьмом и в восемьдесят девятом году. Работали  у нас тогда 1370 человек. Люди жили нормальной, спокойной жизнью.  Смотрите: « Слушали: об улучшении условий труда в производственных цехах...».  Распределяли квартиры нашим работникам в новых домах и освободившиеся  комнаты в общежитии ...  Принимали решения о выделении путевок  в  санатории,  дома отдыха...

 -- Но вот наступил август восемьдесят девятого. Я в это время с семьей  отдыхал на море, в Затоке.  И вдруг по радиоприемнику слышим, что у нас, в Бендерах, на набережной  поколотили  каких-то  националистов, которые вышли с какими-то лозунгами. Я тогда еще далек был от политики: работа, общественная нагрузка  в профкоме, в родительском комитете. Не до того было ...

 --Напомните, пожалуйста, кем вы работали?

 --Литейщиком. Хотя, нет. В восемьдесят девятом я работал уже слесарем. Как раз построили новый корпус, вторую очередь «Флоаре».  Монтировали  новое оборудование.

 --Живи и радуйся, так сказать.

 --Да, перспективы были радужные. С вводом второй очереди производство обуви увеличилось бы с пяти миллионов пар до девяти миллионов.

 --А это уже реальный  рост  материального благополучия  для каждого  на  «Флоаре» ...

 -- Конечно... Прервали  мы свой отдых на море. Возвращаемся домой... Ну, а когда началась забастовка,  создали на нашем предприятии забастовочный комитет...

--Что же вас заставило  участвовать в забастовке? Ведь речь  тогда шла, как  заявлял  НФМ,  о судьбе языка вашего народа?

--Ну, во-первых, речь шла не о молдавском, а о румынском языке,--уточняет  Михаил Иванович. -- Во-вторых, я воспитан на социалистических, интернациональных традициях. Был пионером, комсомольцем.  И к тому же, очень хорошо помню рассказы моей бабушки и родителей о том, как им жилось при румынах. А ведь, вы же знаете, националисты тогда пытались превратить  Молдавию в провинцию Румынии.  Да, я молдаванин. Но это не помешало мне получить  образование.  Служил в Советской Армии. Кстати, в нашей роте были представители двадцати шести национальностей. И не приходилось видеть, чтобы кого-то ущемляли. Так что когда националисты заявляют, что  русские ущемляют права молдаван, для меня это звучит абсурдно...

-- И Михаил Иванович Паскарь, конечно же, оказался в забасткоме?

--Да, меня включили в него от нашего подразделения. А всего нас было в забасткоме где-то порядка двадцати человек. Были и коммунисты....

-- Говорил на эту тему со многими из тех, кто в 89-м были, так сказать, в первых рядах бастующих. И все отмечали однозначно:  «Было страшно ... ».

-- Нам тоже. Предполагали,  и не без оснований, что последствия могут  быть  очень серьезные. Вплоть  до  уголовной ответственности.  Нас тогда подводили под статью, как  было записано в Конституции, -- «Свержение существующего строя».  Забастовка ведь проходила в Молдавской ССР. А мы были не согласны в принципе с руководством  МССР ...

--  Знаю, что в Шелковом объединении не  все  поддержали идею о забастовке.  Параллельно с забасткомом  у них  существовал  даже  антистачечный комитет.  А на «Флоаре»?

-- У нас не было антистачечного комитета. Но  работала  на предприятии в основном молодежь из близлежащих сел ...

--То есть, ситуация та же, что и на Шелковом: основной состав коллектива -- дети  и внуки крестьян.

-- Конечно. Это же  легкая промышленность. В основном женский труд. Местное  население  было занято на предприятиях, в организациях города. Девочки приезжали из сел, заканчивали в Бендерах профтехучилище и шли работать на новые  предприятия. В том числе «Флоаре»... Так что  националистам легко было обрабатывать жителей  сел. Особенно молдаван,  потому  что национальный вопрос, не будем скрывать, очень  скользский...

--Точнее, наверное, -- сложный. Но умело «жонглируя» словами, националистам не так уж и трудно было заставить поверить далеких от политики сельчан в то, что НФМ борется за «счастье всего молдавского народа» ...

--Тем более, что радио, телевидение, пресса республики 24 часа в сутки  преподносили  тогда людям  националистические  идеи, националистическую программу  в выгодном для Народного Фронта свете.  А мы ведь в советское время были приучены доверять средствам массовой информации. Все же было государственным: и радио, и газеты, и телевидение.

--Вы правы. Но в восемьдесят девятом году  люди --  во всяком случае, за бендерчан и тираспольчан  можно поручиться --  окончательно убедились в том, что официальные  средства  массовой информации МССР пропагандируют  идеи националистов.
--Согласен.  На  нашем предприятии в то время работали представители,  если не ошибаюсь, 86 национальностей.  И мы, конечно, сразу почувствовали, что в Молдавии происходит что-то неладное, что националисты затеяли недоброе дело.

     Поэтому  одной из самых больших заслуг нашего забастовочного комитета  я считаю то,  что с первых же дней   забастовки,  как и до нее, в коллективе  объединения не было национальной розни. Да, были у нас люди, которые по тем или иным причинам не хотели, или не могли участвовать в политической забастовке.

   И забастком  позаботился о том, чтобы таким людям была предоставлена работа на предприятии. Не по профессии, конечно. Потому что у нас конвейерная система производства, а коллектив объединения бастовал. Но работу таким людям предоставляли  и оплачивали  по среднему заработку. Забастком  строго следил за тем, чтобы в этом деле не было «перекосов» ...

--Вот,  двадцать лет минуло, а я, честное слово, не перестаю удивляться  тому, насколько квалифицированно забасткомы  управляли своими коллективами.  А  рабочие отряды? Парни ведь ни гроша не получали за свой труд. А общественный порядок был образцовым. И на предприятиях, и в городе. Вот бы нашей милиции поучиться у них, как бороться с пьянством, хулиганством. С  грабежами даже пришлось столкнуться!

--Рабочие отряды, рабочие дружины на предприятиях потому и были созданы тогда, чтобы у республиканской власти не было повода назвать наши действия  бузой, хулиганской выходкой.  Это  была  осознанная политическая  забастовка. 

 

 «ДА, БЫЛО СТРАШНО...»

     --Наверное, умирать буду и буду помнить 16 августа 1989 года,-- признается   Маргарита Ивановна Грачева, член ОСТК  Тирасполя. -- Тот день, когда объявили предупредительную двухчасовую забастовку. Мы должны были дать сигнал. А над нашими головами -- председатель горсовета Кудрявцев и первый секретарь Тираспольского горкома партии Цуркан.  Стоят и в два голоса «предупреждают»: «Вы ответите за это. Вы поступаете против воли горкома партии и горисполкома. Вы понесете ответственность».

    -- А мы ведь люди дисциплинированные, законопослушные. Такими были, есть и будем...  Вы представьте себе такую ситуацию: мне, в прошлом секретарю парткома, человеку хорошо знающему, что такое партийная дисциплина, первый секретарь горкома говорит:  Вы будете отвечать!

   -- И тем не менее, мы нажали на кнопки. И предупредительная забастовка началась.

Это был очень смелый шаг. Ведь сорвись  тогда забастовка по каким-либо причинам, и возмездие последовало бы немедленно...  

   Электросварщица 19 цеха завода имени Кирова Людмила  Ивановна  Воронюк  на первых порах была против забастовки:

-- Считала, что люди должны были подняться прежде на защиту своих экономических интересов. В то время между администрацией и рабочими  постоянно были трения: существовал почему-то  предел заработной платы. А я понимаю так: если я работаю, сколько хочу, сколько могу,-- отдайте мне заработанное!  Нет, был «потолок»! И я тогда говорила людям: давайте как-то будем защищать себя.  Мне непонятно было: почему за какой-то там язык нужно подниматься, а наши интересы, от которых зависит благополучие  каждого рабочего,  его семьи,  должны оставаться на заднем плане?

--И как долго вы были противником политической забастовки?     

--До тех пор, пока не попали мне в руки законопроекты эти. О языках. Тогда и сообразила, что тут уж, действительно, грядет национализм и дискриминация, что законопроекты -- ловушка. И для этнических групп, населяющих Молдавию, и для самих молдаван. Ловушка с далеко идущими последствиями... Потом был митинг на заводе. Первое, что мы сделали,-- выставили свою  рабочую  охрану вокруг завода. Вторым пунктом  в  решение того митинга записали: строжайшая дисциплина. Никто не имеет права прогуливать. Все должны быть на рабочих местах. Необходимо было показать, что мы организованно  выражаем протест ...

  --В то время националисты уже начали «работать» в селах. Они так и говорили  сельчанам: «Тираспольчане  просто не хотят работать. Вы их кормите, спины в поле не разгибаете, а они бездельничают».

 --Вот тогда я и предложила ехать в села. Объяснять людям, что поднялись мы на защиту не только своих интересов. Завод делегировал меня в ОСТК Тирасполя. Пришла я туда и сказала:

-- Дайте мне команду. Беру район, за который буду отвечать. И взяла самый тяжелый -- Григориопольский... Создала команду:  ребята были  телохранителями  (женщина все-таки). И поехали  в села. С людьми я говорила так:

-- Послушай, если у твоей жены нет сапог и нет пальто -- ты можешь позволить себе купить ей золотое кольцо? И люди соглашались с моими доводами.

--А у нас, -- говорю им, -- так сейчас в Молдавии и получается. Мы -- босые и голодные. Мы должны возродить, поднять свою республику, одеть, накормить свой народ. Но  деньги хотят тратить на создание каких-то законов. Так дело еще и в том, что законы эти лишают молдаван  своего языка. Я по национальности молдаванка. Мои родственники живут в Кишиневе, родная мамина сестра -- в Бухаресте. И все наши всегда говорили  по-молдавски, писали на кириллице. И бабушка, которой было в то время 86 лет, говорила мне: не понимаю я румынского.

 -- А народофронтовцы  втолковывают людям, что молдавский язык -- уродливый, извращенный румынский язык. И жить такой уродливый язык не должен... Допускаю, что язык наш засорен. Но может,  проще  и  дешевле, если бы не политики, а лингвисты занялись бы молдавским? Очистили бы его, сделали красивым, благозвучным...

 

 Историческая справка

 МОЛДАВСКОЕ КНЯЖЕСТВО

      Молда́вское кня́жество -- государство, существовавшее в XIV -- XIX веках. Большей частью располагалось на территории исторических земель -- Молдова, Бессарабия, Буковина. Культурно и исторически связано с другим дунайским княжеством — Валахией, а также с Трансильванией.
    На истории Молдовы отразились многочисленные войны и политические притязания соседствующих государств. К середине Х1Х века Молдавское княжество находилось под управлением Османской империи.  До 1849 года Молдавией правили греки-фанариоты, напрямую назначавшиеся турецким султаном. Княжество не имело права самостоятельно вести внешнюю политику и содержать армию. Фанариоты лишь собирали дань и отправляли султану, но Молдавское княжество не было частью Османской империи, как это произошло со странами Балкан, а являлось всего лишь вассалом.
    С подписанием Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1774 году Российская империя приобрела право покровительствовать православному населению обоих дунайских княжеств — как Молдавского, так и Валахии.
В том же году северная часть княжества была аннексирована империей Габсбургов. На приобретённых землях австрийское правительство образовало герцогство Буковина.
    В 1779 году по Айналы-Кавакской конвенции было разрешено открыть русское консульство в Молдавии -- резиденция находилась в Бухаресте. В 1783 и 1786 годах в княжестве открылись австрийское и прусское консульства.
    В 1806 году против Турции началась очередная война, на этот раз она длилась шесть лет. Успехи русских войск вынудили османского султана подписать Бухарестский мирный договор, по которому Российская империя аннексировала всё левобережье реки Прут. На приобретённых землях русское правительство образовало Бессарабскую губернию.
   Большое значение в истории Молдавского княжества сыграла и русско-турецкая война 1828—1829 годов. По её итогам Молдавия и Валахия добились большей автономии в составе Турции, а также попали в зону влияния Российской империи.
   В 1856 году по Парижскому мирному договору, ознаменовавшему окончание Крымской войны, Россия потеряла протекторат над Молдавским княжеством и уступила ему некоторые территории в Бессарабии. Само княжество продолжало оставаться вассалом Османской империи.
   5 января 1859 господарём Молдавского княжества был избран Александру Иоан Куза, участник освободительного движения Молдавии в 1848 году. 23 января того же года Иоан Куза был избран также  князем Валахии. При нём проводились крупные реформы: аграрная, военная, судебная, административная и другие.
   4 декабря 1861 года Высокая Порта приняла «Фирман об административном устройстве Молдовы и Валахии», который утвердил политическое и административное объединение Молдовы и Валахии в составе Османской империи, что послужило образованию государства под названием Румыния.

 

 «ОСОЗНАЛИ, ЧТО  ПРАВЫ!»

       На Бендерском опытно-экспериментальном

ремонтном заводе забастовку 89-го года возглавил

рабочий этого предприятия Валентин Александрович Питерский.
--У нас работали тогда 1300 человек, -- вспоминает Питерский.-- Представители семнадцати национальностей. 30% от общего списка -- молдаване. И вот прокатилась волна митингов. Стихийно состоялся митинг и на нашем заводе. Собрались все, до единого.
--Простите, -- перебиваю Валентина Александровича, -- но Зaконоnроекты покушались тогда в основном на интересы начальства, руководителей, которые не знают молдавского, не в ладах с латиницей. И потом -- 30% работающих на заводе --молдаване. А вы говорите: собрались все до единого ...
--А вы представляете, -- парирует Питерский, -- что было бы, если бы вся документация завода была переведена на «государственный» румынский язык с латинской графикой? Националисты  ведь именно этого  добивались. А случись такое, мы, рабочие (в том числе и молдаване), не смогли бы работать с документацией.  Я, например, инструментальщик. Обязан работать с чертежами, другими документами. А если все эти бумаги будут на румынском?
-- Меня тогда избрали председателем совета трудового коллектива завода. Часто приходилось принимать неординарные решения. А горком партии  имел еще силу. И был Верховный Совет МССР. И мы, идя вразрез с их требованиями, брали всю ответственность на себя. Если бы только забастовочное движение заглохло, можете представить, что бы с нами было!
Тем не менее, мы принимали решения, противоречащие решениям и требованиям официальной власти. Потому что осознали -- мы правы. И были в этом уверены. А если бы тогда не приняли решения бастовать, я даже не могу представить, что сейчас было бы... Нас, наверное, здесь уже никого и не осталось бы. Это точно. Потому-то все и поднялись.

ШКОЛА ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ

      В то время больше всего удивил (автора этих строк,

во всяком случае) многотысячный коллектив Бендерского

шелкового объединения...

     Помню, город гудит, как растревоженный улей. Все чаще собрания на промышленных предприятиях. Все чаще и многолюднее митинги на площади перед зданием Дома Советов. Повод один и тот же -- Проекты Законов «О статусе
государственного языка МССР» и «О функционировании языков на территории МССР». Законопроекты, из которых следует, что Президиум Верховного Совета республики полностью проигнорировал предложения граждан республики о необходимости в Молдавии двуязычия.
    На собраниях, митингах вопрос -- ребром: можно ли достичь благополучия одной нации за счет других? Будет ли в доме порядок, если в нем кому-то плохо? А Молдавия -- стала домом для представителей 65 национальностей. Повсеместно звучат заявления: мы не против молдавского языка, молдавских школ, садиков. Но мы не хотим получить молдавский вариант Карабаха, Ферганы, Грузии. Разве у нас, живущих в Молдавии, нет общих проблем? И решать эти проблемы нужно всем вместе, независимо от национальной принадлежности...
   Однако, все эти страсти, эмоции -- по ту сторону роскошной проходной Шелкового объединения. Правда, в центральных механических мастерских давно уже зреют взрывные настроения. Но в общем, в объединении -- никаких признаков несогласия, массовых протестов, а тем более открытого противостояния властям. Да и кому здесь, казалось бы, возмущаться? Коллектив, конечно, многотысячный, интернациональный. Но основная масса работающих -- вчерашние выпускницы профтехучилища, дети и внуки крестьян из сел Каушанского, Новоаненского, Суворовского районов.
   И вдруг на проходной -- огромный транспарант: «Коллектив Шелкового объединения бастует». А на территории объединения происходят события, вчера еще совершенно немыслимые: секретарь парткома написала заявление о снятии с себя полномочий секретаря парткома « ... в связи с несогласием с линией парткома на забастовку». И просьбу ее удовлетворили.
    Отныне руководящей и направляющей силой в объединении является рабочий забастовочный комитет. Возглавляет его секретарь партийной организации  ткацкой фабрики Шелкового объединения...
    Как и на других предприятиях Бендер, Тирасполя, Рыбницы, забастком взял на себя ответственность за порядок и организованность в подразделениях объединения. В бывшем помещении парткома многолюдно круглосуточно. Вот пришли рабочие столярного цеха: нас заставляют делать поддоны для выгрузки вагонов. Но мы же бастуем. Дайте документ, что забастком обязывает нас работать. И сообщите об этом всем, чтобы нас не считали штрейкбрехерами! С аналогичной просьбой пришли и сантехники -- перед тем, как приступить к проверке системы отопления...
    Три раза в день на территории -- бурные, порой до хрипов митинги... Невозможно поверить, но факт: люди, те самые люди, которые еще вчера дружно и безропотно голосовали за любую инициативу «сверху», сегодня уже имеют свое мнение. И готовы отстаивать это мнение. Поражает и обратное: терпимость людей к инакомыслию. Из пяти тысяч работающих в объединении, 420 шелковиков забастовку по разным причинам не поддерживают и не одобряют. Однако, отношения между сторонниками и противниками этой акции вполне даже цивилизованные -- в Шелковом объединении существует не только забастовочный, но и антистачечный комитет...

 

«ВЫ ДЕРЖИТЕСЬ! МЫ ВАС ПРОКОРМИМ...»

     Яркой приметой того времени были грузовикии тракторные прицепы

с овощами и фруктами,  регулярно курсирующие в дни забастовки между

Парканами, Протягайловкой, Гиской, Ближним Хутором, Суклеей --

и Тирасполем, Бендерами... В помощь бастующим. С пометкой в накладных

на эту продукцию: «Оплата за счет колхоза». 

     В 89-м Михаил Федорович Кириченко работал начальником коммунхоза колхоза имени Ленина в селе Парканы. Вспоминая те бурные дни, он рассказывает:
-- Наши люди настроены были тогда так же, как тираспольчане и бендерчане. Все то, что задумано было в Кишиневе, не могло прийтись по душе и моим односельчанам. Люди знали и помнили, как вели себя румыны во время оккупации, в годы Великой Отечественной войны: облагали поборами, били, издевались над людьми. Такое не забывается.
    Мы же понимали, что националисты хотят вернуть на нашу землю румын с их порядками. Поэтому в восемьдесят девятом, в первые же дни забастовки, мы провели собрание колхозников. Приехали представители бастующего Тирасполя. И такие были на том собрании задушевные, искренние выступления!
   Помню, после того, как председатель объединенного совета трудовых коллективов Тирасполя Борис Михайлович Штефан рассказал об общественно-политической обстановке и о решении ОСТК провести забастовку в знак протеста, наши колхозники заявили: "Вы держитесь -- мы вас прокормим!".
-- А из Кишинева, -- сnрашиваю, -- начальсmво в Парканы не наведывалось?
-- Из Слободзейского района были,-- вспоминает Михаил Федорович. -- Грозили: вы за это будете отвечать! А люди проводили собрания в бригадах. Составляли протоколы, в которых было записано, что часть своего заработка -- в натуральном выражении -- они отдают бастующим.
    Был у нас и свой совет трудового коллектива. В него входили не только колхозники. В Парканах ведь четыре школы, сельпо ...
Приезжали к нам и из Слободзейского райкома партии. Убеждали:  Зря вы все это затеяли! Опять грозили: Вы за это ответите!  И опять убеждали, успокаивали: все будет хорошо. Все успокоится. Зачем людей будоражить?
    Но партийная организация села -- у нас в то время на учете было сто коммунистов -- приняла решение поддерживать политическую забастовку, оказывать всемерную помощь бастующим Тирасполя и Бендер. И мы ни на шаг не отступили от этого решения. А за нами поднялись Ближний Хутор, Суклея, другие села Слободзейского района ...

УРОКИ ДЕМОКРАТИИ
      Спустя годы после политической забастовки состоялся

этот разговор с И.А.Мильманом о памятных событиях 1989 года.

Илья Александрович работал в то время начальником отдела

кадров Бендерского завода «Электроаппаратура». По образованию -- юрист.

 

      О том, что осталось в памяти на всю жизнь,  А.И.Мильман говорит так:

 -- Следует учесть и наш, выработавшийся за семьдесят лет менталитет -- законопослушность. А тут вдруг нужно выступить против власти. Пусть на республиканском уровне. Но против власти. И вот это создавало очень своеобразную атмосферу.
     Самое главное -- не покидало ощущение нереальности происходящего. Помните, забастовке той, длительной, предшествовала двухчасовая, предупредительная? Так вот, пошел я обедать. Не ожидалось в тот день на нашем заводе митинга, а тем более, забастовки...
     А возвращаюсь с обеда, смотрю: народ с завода валом валит. Что такое? Мне объясняют: трансформатор сгорел.
Люди, оказывается, решили двух зайцев убить -- если спросит кто, почему не бастовали?-- Так можно будет с чистой совестью ответить: бастовали!
    Ну, а если уж возьмут «за шкирку» -- почему бастовали? -- Ответ тоже готов: так трансформатор сгорел...
    Где-то и на таком уровне сознание было.
    Кстати, очереди за портфелями в рабочем комитете  тоже не было. Как и в советы трудовых коллективов на предприятиях. Работать в то время в забасткоме было нелегко. Занимались мы ведь не только политикой. Решать приходилось и чисто житейские проблемы. Практически каждый день приходили в рабочий комитет горожане с жалобами, просьбами ... Так что мы постоянно чувствовали -- нас всерьез принимают за власть, которая что-то может. Это невольно заставляло каждого по-настоящему серьезно относиться к делу.
     Другой вопрос, что в составе городского штаба забастовки были преимущественно рабочие. Интеллигенции (не буду говорить о причинах) -- мало. Из юристов, к примеру, в рабочем комитете ... был я один. Потом, на каком-то этапе забастовки, работал с нами Яша Федорчуков, со швейной фабрики. В этом отношении было сложно: наработка документов требовала знаний, опыта. Если хотите, даже опыта партийной работы. Ведь прежде, хорошо-плохо, но мы привыкли решения -- постановления набрасывать вчерне за десять-пятнадцать минут. А потом уже сообща дополнять, уточнять.
    В общем, так же старались строить работу и во время забастовки. Но и такое было: на заседании каждый норовил высказаться. Причем, не всегда умея слушать и слышать других. И кое-кто из тех, кто на первом этапе забастовки многое сделали, ушли из рабочего комитета именно по этой причине. И это можно понять: события, в известной степени, напоминали то, что происходило в России в 1917-1918 годах, когда «братишки» на митингах шумели. Я бы сказал: опъянение свободой ...
    В принципе прав Илья Александрович: было и опьянение свободой. Но невозможно отрицать и то, что политическая забастовка для многих из нас стала превосходной школой гражданственности, воспитания личной ответственности за судьбу своего города, своей страны.

    Согласен с таким выводом и Борис Михайлович Штефан: 

-- В 89-м году,-- рассказывает он, -- я работал начальником 24 цеха завода «Электромаш». Жизнь текла равномерно. И на заводе, и в городе. И вдруг многотиражная газета завода имени Кирова начинает печатать Законопроекты о языках. Помню, люди тогда с должным уважением отнеслись к этим документам. Всерьез даже взялись за изучение молдавского языка.
    На нашем заводе, в частности, молдавский изучали (в обязательном порядке) начальники цехов, все инженерно-технические работники.  Вместе с нами занимался и директор завода Игорь Николаевич Смирнов. Выделили нам специальное помещение для этого. Закупили необходимую литературу. И неплохо проходили у нас эти занятия.
    Но вот выходит в свет тот же Законопроект, но со значительными поправками, дополнениями. А главное -- государственным языком признается молдавский, с переходом на латинскую графику. С этого все и началось... '
    Тогда на предприятиях  существовали уже советы трудовых коллективов (СТК). Действовал такой комитет и на нашем заводе. Меня избрали председателем.  Психология рабочих за время существования СТК заметно изменилась. Во всяком случае, многие научились говорить откровенно и отстаивать свою точку зрения.
   Ну, а когда общественно-политическая обстановка основательно накалилась, люди потребовали от нас решительных действий. Вот тогда, 11 августа 1989 года, и состоялась конференция представителей трудовых коллективов Тирасполя. Создали объединенный совет трудовых коллективов (ОСТК) города. Меня избрали председателем ОСТК ...
    А тут все чаще стали появляться лозунги националистов:
«Чемодан--вокзал--Россия!», «Русских --за Днестр! Евреев -- в Днестр!» Все более частыми стали случаи избиения, насилия. Диму Матюшина  националисты убили в Кишиневе... И только за то, что парнишка не знал молдавского...
    У нас к тому времени был уже готов свой, рабочий вариант  Законопроекта о языках. Пытались найти общий язык с руководителями Народного Фронта, с Президиумом Верховного Совета республики. И те, и другие встречали нас агрессивно.
    Правда, делали, соболезнующий вид, даже утешали:
    --Да бросьте, ребята! Ничего страшного. -- Выпустят, дескать, пар народофронтовцы, и все будет хорошо.
    Тогда-то мы и поняли, что происходящее -- результат давно вынашиваемых националистами планов, хорошо продуманная акция. Позже, во время встречи с членами Президиума Верховного Совета республики и представителями Народного Фронта, наши ребята задали вопрос:
    -- Как вообще появился этот Закон о государственном языке?
    И лидеры Народного Фронта честно отвечали: это социальный заказ. Разработан Законопроект в Литве. А платили юристам --разработчикам из средств Верховного Совета и правительства МССР ...
    -- То есть, рассчитывались деньгами налогоплательщиков, в том числе и бастующих против этих Законопроектов?..
    -- Совершенно верно.-- подтверждает Штефан. -- Вот тогда мы окончательно убедились в том, что разговоры вести бесполезно.
     16 августа объявили двухчасовую предупредительную забастовку. А 18 августа Кишинев одобрил эти Законопроекты.
Республиканские газеты опубликовали окончательный вариант Законопроектов «О государственном языке МССР» и «О функционировании языков на территории МССР».  И политическая забастовка по инициативе кировцев была продолжена.                     Первыми их поддержали рабочие заводов «Электромаш» и ЖБИ-6.  А к 25 августа в Тирасполе бастовали уже 39 промышленных предприятий,  в Бендерах -- 25, в Рыбнице -- 23. Всего же в забастовке участвовали 211 предприятий. 400 фабрик и заводов, различных организаций и учреждений республики поддерживали требования бастующих.
     Возникла необходимость в координации наших действий, и 26 августа на базе ОСТК Тирасполя был создан объединенный республиканский забастовочный комитет. Работал он первоначально на территории завода им. Кирова. Потом перебрались в здание Тираспольского горисполкома. Было нас в объединенном забасткоме 120 человек.
     И вдруг образовалась утечка информации. Провели небольшую чистку. И оставили в республиканском забасткоме 89 человек, делегированных конкретными трудовыми коллективами. Избрали семь сопредседателей ... Но мы не сидели в кабинете. Работали по многим направлениям. Были у нас, как их тогда называли, и свои «ходоки». Они постоянно работали в трудовых коллективах, среди населения. Выезжали в села -- как левобережья, так и правобережья Днестра. Организовывали митинги.
     Практически ежедневно приезжали к нам представители других союзных республик. Из Прибалтики тоже. Смотрели, слушали и не переставали удивляться происходящему. «Как вы сумели так квалифицированно организовать борьбу за свои права?»
     А ведь нам, кроме всего прочего, удалось тогда прорвать и информационную блокаду. Железная дорога, если помните, была закрыта, аэропорт закрыт.  А в Тирасполь хлынули корреспонденты не только из союзных республик. Я лично давал интервью и японским журналистам, и французским, и немецким, и журналистам из США. Они спрашивали тогда: Вы уверены, что выиграете борьбу? И я отвечал:
    --Безусловно! Отступать нельзя. Забастовкой не ограничимся: потребуется -- перейдем на методы парламентской борьбы за свои политические права....
      Неоценимую помощь в прорыве информационной блокады оказали нам в то время и наши газеты -- «Бастующий Тирасполь», «Известия рабочего комитета города Бендеры».
      Вопросы, связанные с политической забастовкой, конечно же, отнимали львиную часть времени у членов ОСТК и забасткома. Но занимались мы и решением чисто житейских проблем горожан. Дал, помню, трещину дом номер 22, по улице Краснодонской. И жильцы этого дома за помощью обратились не в горисполком, а к нам. И мы помогли людям. Как помогали тогда многим другим... На расчетном счете ОСТК было в то время более миллиона советских рублей. Помимо поступлений из городского бюджета, нам перечисляли средства предприятия, организации, учреждения, которые поддерживали забастовку. Приносили свои рублевки старики. Приносили и наказывали: боритесь, и добейтесь справедливости! Чтобы не было возврата к румынскому языку и румынским порядкам в Молдавии ...
     Кстати, как республиканский, так и забасткомы на местах, полностью взяли на себя ответственность за соблюдение
общественного порядка. И с этой задачей рабочие отряды справились отлично: в дни забастовки не было пьяных, драк, разбоя...
А после приостановки политической забастовки, 22 сентября, мы разработали программу политической борьбы,  и   3-4 ноября провели второй съезд представителей объединенного совета трудовых коллективов. 

     Я взял самоотвод: предстояла реконструкция завода «Эпектромаш», необходимо было заняться производством. Председателем ОСТК стал Владимир Маркович Рыляков. Правда, его вскоре избрали председателем Тираспольского горсовета. А председателем ОСТК, по моей рекомендации, был избран рабочий завода имени Кирова Владимир Иванович Емельянов... 

    Для всех нас политическая забастовка стала отличной школой. А главное, я лично понял тогда: те, кто создают материальные ценности, могут успешно бороться за свои экономические и политические права. Если, конечно, они дружны и организованны.
    -- Но так бывает, к сожалению, лишь тогда, когда «припечет» ...
    -- Не зря же говорят, -- улыбается Борис Михайлович: «Мужик не перекрестится, пока гром не грянет». Вот, в 89-м и грянул гром. И народ поднялся.  По собственной инициативе... Да так ведь во все времена у нас было.

 

   ГЕРОИНИ  «АДМИРАЛА В ЮБКЕ»

       Моя собеседница – тираспольчанка Лилия Ивановна Пашун.

В грозные для нашей республики 1991-1992 годы – одна из активнейших

участниц женского забастовочного движения Приднестровья. Об этом

свидетельствуют и правительственные награды ПМР: орден

«За личное мужество», медаль «Защитнику Приднестровья»,

юбилейные медали. А поводом для нашей встречи стали воспоминания,

которые Лилия Ивановна пишет о беспримерном подвиге приднестровских

женщин --  в те далекие и незабываемые  годы…

 - Лилия  Ивановна,  я прочитал  Вашу рукопись. И хотел бы  уточнить  некоторые детали. Во-первых, вот  Вы начинаете с того, что 1 апреля 1991 года, рано утром, по радио выступила Галина Андреева с призывом ко всем женщинам собраться к девяти часам у Дома Советов. К этому времени Вы уже были знакомы с Галиной Степановной?

- Нет, лично не была знакома. Просто встречались. Видела ее в ОСТК. Но когда она обратилась к нам по радио, я сразу собралась и пошла…

- Простите за вопрос «в лоб», но почему  Вы решили, что без Вас там не обойдутся? Вы до этого политикой занимались? Вы же рассказывали, что к тому времени были уже на пенсии. Работали  в столовой ПТУ строителей, а еще вели там кружок мягкой игрушки. И вдруг с головой – в самую гущу политических событий…

- Понимаете, до пенсии я работала на Тираспольском стеклотарном заводе. В молодости была членом комитета комсомола, в хоре пела…  А вообще, я из детдома.

- Спасибо! Теперь все понятно: чувство коллективизма с детства «привито». Но, если не возражаете, вернемся к 1 сентября 1991 года. Итак, Андреева бросила клич, и вы собрались…

- Да, на площади перед Домом Советов. Собрались в основном женщины. Но народу много было. Андреева рассказала нам о том, что спецслужбы Молдовы арестовали Игоря Николаевича Смирнова, наших депутатов и руководителей Гагаузии – Степана Топала и Михаила Кингиделяна. И мы решили действовать. Тут же, от Дома Советов пошли на железную дорогу. Состоялся митинг. Приняли решение. Сегодня расходимся, а с завтрашнего дня начинаем забастовку на железной дороге...

- И в каком районе сели первоначально на рельсы?

 - Прямо около железнодорожного вокзала, в Тирасполе… Пропускали только пассажирские поезда. Но останавливали. Пассажиры выходили из вагонов. Мы с ними разговаривали, объясняли, почему перекрыли железную дорогу. На вагонах писали лозунги…

- Но, насколько знаю, на рельсах в Тирасполе вы недолго сидели. Почему тогда перенесли место забастовки в Бендеры? Опять по инициативе Андреевой?

- Да, она держала связь с Верховным Советом нашей республики, с руководителями. Постоянно. И нам рассказывала о том, что происходит вокруг… Да, а когда началась забастовка, еще в Тирасполе, к нам на рельсы приходили директора «Электромаша», «Молдавизолита», других предприятий. Ругали нас, материли. Требовали, чтобы мы уходили с железной дороги. Из директоров в Тирасполе один лишь Сайдаков нас поддерживал. ОСТК тоже нас поддерживал…

- Лилия Ивановна, и вот вы приехали в Бендеры…

- Перед тем, как уехать в Бендеры, мы все собрались и выбрали забастовочный комитет. В Тирасполе оставили на рельсах один свой пост. Там же, в районе железнодорожного вокзала, разбили палатку и постоянно дежурили наши женщины. А в Бендерах за нами закрепили автобус: доставлял наших женщин на работу, с работы. Люди же не только бастовали, но и работали.

- Кстати, о работе. Вы же в то время тоже работали. И как начальство смотрело на то, что сидите на рельсах?

- У нас очень хороший директор в училище был. Я пришла к нему, объяснила все. И мне дали отпуск. А когда кончился плановый отпуск, мне дали за свой счет.

- А в Бендерах директора заводов, фабрик не приходили ругаться с вами, требовать, чтобы очистили железную дорогу?

- Директора не приходили. А вот из Кишинева приезжали. Сначала приехал один. Поговорил с Андреевой в палатке. Потом вышел и всем нам объявил: «У нас есть фамилии всех участниц этой забастовки. И на каждую из вас заведено дело. Если вы разойдетесь по домам в течение трех дней, то вам объявим амнистию – судить вас не будут…»

- Знаю, вы не дрогнули тогда. Но страшно было?

- Нет, страха не было. Наверное, еще и потому, что нас было очень много. Да, а потом со стороны Кишинева пришел к нам железнодорожный состав с опоновцами. Вот в тот вечер, знаете, было очень страшно. Накануне ни с того, ни с сего погасили свет. На столбах. Вокруг темнота. Откуда ни возьмись -  свора лающих собак…  Но до этого было еще другое. Правда, я не написала об этом в своих воспоминаниях… В один прекрасный день пришел состав. Якобы подарок от России… Но по зловонию, идущему из вагонов, мы сразу поняли, что в поезде гнилые фрукты и овощи. Видимо, те, кто организовал эту провокацию, решили, что мы не пропустим этот состав. И у Молдовы будет основание заявить, что продукты в этом эшелоне испортились по вине тех, кто сидел на рельсах. А в том поезде, по-моему, не только фрукты-овощи, но и мясо было… Но мы обошли состав и окончательно убедились – в вагонах гниль. Тогда Андреева собрала нас и сказала: « Девочки, надо его пропустить». И мы пропустили. Но Галина Степановна сообщила об этом составе в Раздельную, и там медкомиссия его проверила, уже на территории Украины. И  подтвердила, что в вагонах все гнилое, порченое.

- Словом, «обрабатывали» вас основательно. Но поэтапно. А когда опоновцы взялись за «дело»?

- Где-то через день-два после того, как мы пропустили состав с гнилыми продуктами. Опять свет на столбах погас. И вдруг прямо на нас движется поезд. Фары тепловоза включены на всю мощность.

- А вы на рельсах…

- Да. И женщины все встали. Галина скомандовала: «Не пропускаем! Остановим предельно. Потом пропустим, если надо.» Остановили. А с нами были и мужчины. Дима Кондратович, редактор газеты «Трудовой Тирасполь», постоянно был с нами. Вот он и другие мужчины быстро побежали туда и разведали, что прямо на площадках тепловоза установлена телевизионная аппаратура. Готовились, наверное, заснять нас, а потом показать по телевизору, как мы в панике разбегаемся. Но мы продолжали стоять на рельсах. Тогда из вагонов выскочили  вооруженные опоновцы. А было это через дорогу от российской воинской части…

- В Бендерской крепости?

- Да. Там российские военные, потом мы уже узнали,  в это время стояли наготове, с оружием в руках. Но из крепости не вышли…

- А опоновцы? Высыпали из вагонов и …

- И стали кричать. Вы знаете, я даже не могу рассказать точно, что происходило тогда. Мы все были в шоке. У них же оружие. А тут еще эти крики, военные команды… И вдруг машинист сам, без команды, дал задний ход поезду. Опоновцы его догоняли и на ходу забирались в вагоны…

- И как долго опоновцы демонстрировали вам свою «несокрушимую мощь»?

- Не знаю, что у них было на уме. Они что-то машинисту кричали по-молдавски, ругались с ним. Но поезд стоял недолго…

- И вот тогда, когда опоновцы убрались восвояси, вы и решили назвать Андрееву «Наш адмирал». Но почему «Адмирал»?

 Потому что она Андреева… Да, а на следующий день пришли к нам военные, из крепости. Дали нам большую палатку для столовой, полевую кухню. Дровами нам помогали. Сказали, чтобы мы не боялись, что они в любую минуту готовы защитить нас. Но это было уже потом. А в начале очень страшное время было.

- Но главное – добились своего. Вы присутствовали при встрече освобожденных наших узников?

- Целовали их всех. Женщины старались хоть к щеке каждого из них прикоснуться. Плакали. Радости сколько было! Долго сидели, разговаривали. Чай пили. А чай у нас был особый… Мы ходили, собирали травы. Наши гости очень хвалили этот чай…

- Насколько помню, на рельсах тогда  уже сидели не только тираспольчанки и бендерчанки. Были женщины из Григориополя, Дубоссар, Слободзеи…

- Да. У них ведь тоже были свои забасткомы. Так члены забасткомов приезжали, сидели на рельсах вместе с нами.

- Хорошо. Убедительной победой для вас закончилась рельсовая война. Но забастком женщин Приднестровья не распался, не ушел на каникулы.

- Да. В тот же день, когда наших освободили, мы практически вместе с ними вернулись в Тирасполь. А на следующий день снова собрались. В Доме Советов нам выделили 210 комнату. Здесь у нас был штаб. А осенью девяносто первого года обстановка, помните, какой напряженной была? Так наши женщины ездили на позиции в Григориополь, Дубоссары. Возили  защитникам лекарства, сигареты, продукты, теплую одежду…

- Это было осенью девяносто первого года. А вот в Ваших воспоминаниях читаю: «Пятница, 19 июня, женщины собрались у ворот 59-й дивизии 14-й Российской Армии. Но ворота нам не открыли. Молодые лезли через забор. Часовые стреляли в воздух…» Речь идет, насколько понимаю, о 19 июня 1992 года – дне начала войны в Бендерах?  В Бендеры «румыны» ворвались 19-го, к концу дня. А когда  вы начали блокаду Белых Казарм в Тирасполе?

- Я уже говорила, что после блокады железной дороги, наш забастком продолжал свою работу. Дел было очень много. Женщины собирали и отвозили на позиции медикаменты, продукты, сигареты для защитников Приднестровья. Мы пикетировали милицию, прокурора. Требовали, чтобы они перешли под юрисдикцию Приднестровья. А 18 июня девяносто второго года, в конце дня, решили разойтись по домам…

- Решили, что имеете право  на короткую передышку?

- Да. 19 июня нас застало дома. Но когда услышали канонаду со стороны Бендер, тут же все наши женщины собрались и побежали к воинской части, чтобы они пришли на помощь. А они закрыли ворота и не пропускали нас. Правда, мы и до этого дня не раз слышали стрельбу со стороны Бендер. И каждый раз собирались у ворот 59-й дивизии. Галина Андреева ходила к командующему 14-й Армией генералу Неткачеву. Просила помочь бендерчанам. Но он  отказался…

- Ну, а 19 июня вы и ночь провели под стенами 59-й дивизии? 

- У нас тогда была одна цель, одна задача – доказать, убедить Неткачева в том, что он должен, обязан помочь бендерчанам - оружием, техникой… Да, кроме того, что женщины блокировали все КП воинской части, мы еще окружили и Дом офицеров. Просили Неткачева, чтобы он собрал всех офицеров. А когда они собрались, мы окружили Дом офицеров и заявили, что ни одного не выпустим, пока они не заявят протест Молдове. И они выполнили наше требование. Правда, это не помогло.

- Здесь написано, что под напором женщин ворота воинской части прогнулись и вы оказались на плацу…

- Нас же много было, ну да, все собрались на плацу.  На коленях стояли.

- Вы пишете, что Неткачев и его офицеры были в шоке от этой картины. А вы просили их о том же, о помощи?

- Конечно, чтобы они разрешили выпустить танки, БТРы на помощь бендерчанам. У защитников Бендер вообще же не было никакого оружия…

- И чем закончился «штурм» Белых Казарм и ваши переговоры с Неткачевым и командованием гарнизона? 

- Понимаете, до этого сюда приезжал Руцкой. Неткачев о чем-то с ним переговорил, и они нам дали, вроде бы, 12 БТРов. Но эти бронемашины выехали из гарнизона, покружили и с другой стороны вернулись в часть. А на этот раз был генерал Макашов, и когда они официально, как-будто бы, согласились дать нам танки, мы побоялись, что эту технику тоже выпустят, а потом вернут в гарнизон. Среди этих танков был один, из которого можно дать команду остальным танкам вернуться обратно. Поэтому мы арестовали офицеров – затолкали их в автобус. И закрыли там…

-Лилия Ивановна, но все это – политика, дела государственные. А как родной муж реагировал на Вашу бурную деятельность? Вот  Вы домой приезжали, а он, наверное, первым делом: «У меня есть жена, или нет? Почему я сижу голодный?»

- Кричал. Но я очень редко приезжала. Вот когда в окопах под Дубоссарами сидели, всего один раз была дома. А я ему отвечала: «Бери мой автомат и иди. А я буду сидеть дома.»

- Простите за отступление. А как с бронетехникой дело закончилось? На сей раз не позволили обмануть себя?

- Да, когда мы офицеров арестовали, выкатились  12 БТРов. И Галина Степановна скомандовала, чтобы возле каждого БТРа стояли две женщины. А на БТРе сидели казак и один ополченец…

- А как вы в Минск попали тогда? С какой целью?

- В то время у наших защитников не было не только оружия, но и медикаментов… Наши девочки ездили тогда в Ленинград, в Киев. Но ездили, чтобы объяснить, рассказать людям, что происходит у нас в Приднестровье. Почему и за что мы воюем. А мы поехали прежде всего за медикаментами. И знаете, кто нам помог тогда? Лукашенко. В то время он был секретарем Компартии Белоруссии. Он нам помог…

- Чем, каким образом?

- Позвонил в газету «Республика», и нас там встретили, внимательно выслушали. И напечатали в своей газете вот этот материал под заголовком «Приднестровье: кровь людская - как водица?» Видите, здесь фотографии, которые мы привезли с собой – расстрелянная в Бендерах машина «скорой помощи», убитые… Позвонил Лукашенко и в Красный Крест. Нас там тоже очень хорошо приняли. Да, а Галине в Тирасполь мы звонили, как и договорились перед отъездом, каждый день в четыре часа.

- То есть связь была постоянной: Минск – Тирасполь.

- Да. Андреева подсказывала нам, что и как нужно сделать. Мы ходили по всем предприятиям, рассказывали людям о нашей республике, о том, как и почему мы создали в Приднестровье свое государство. Привезли мы в Минск много документов, подтверждающих сказанное нами. Была у нас и копия заявления генерала Лебедя. Было много фотографий, сделанных в Бендерах. О том, как националисты Молдовы наводят «конституционный порядок» в этом городе: разрушенные дома, убитые защитники города, мирные жители, дети… Да, а в Красный Крест мы обратились не только за медикаментами. Для операции тяжелораненого защитника Бендер срочно требовалась искусственная почка. В Красном Кресте сказали: «Мы можем дать такую почку. Но она не будет «работать» без… забыла, то ли аккумулятор, то ли стимулятор. И помочь в этом может только институт. Нужно туда обратиться. И тоже Лукашенко звонил в этот институт, договаривался.

- И вы привезли почку в Тирасполь? Этому парню сделали тогда операцию? Он выжил?

- Да, конечно… А тогда дело было так. Мы в очередной раз позвонили в Тирасполь и сказали, что все готово. Загрузили полный РАФик медикаментами. Взяли, конечно, и почку. А когда отгрузили медикаменты, мы поехали в Калининград.

- С той же целью?

- Просить мы ничего не просили. Просто решили рассказать и калининградцам о Приднестровье. И здесь нас тоже очень хорошо приняли. На телевидение пригласили. Была встреча в администрации города. Вот так…

- Спасибо, Лилия Ивановна. И не только за это интервью. Будьте счастливы!

 

 

                                      О П О Л Ч Е Н И Е

                                                  

 СТОЯТЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО! 

  Федор Андреевич Добров,

бывший председатель рабочего комитета.

--  19 июня 1992 года, где-то около часа дня, в рабочий комитет  г.Бендеры  пришли  наблюдатели  из четырехсторонней комиссии:  России, Украины, Молдовы и Румынии. Они тогда каждый день -- утром, в обед и вечером -- приходили к нам. Сели за стол. С одной стороны от меня -- россиянин, с другой -- представитель Украины,  в конце стола -- представитель Молдовы. А румын у двери стоял: мы его даже в рабочий комитет не пускали.

    Спрашиваю у российского полковника об обстановке в окрестностях города. Спросил, потому что у нас была информация: к городу приближается  беда.  А россиянин говорит:

    --Сегодня утром ездили. Все проверили. Ваша информация не подтверждается. Все это -- слухи, вздор.

       Но у нас были надежные источники информации: многие бендерчане тогда имели сады-огороды в районе Хаджимуса, Танатар, Кайнар. И люди звонили нам оттуда. Война началась у нас в пятницу вечером. А многие из них почувствовали опасность -- вернулись в Бендеры еще в четверг, в пятницу утром.

      Звонили, приходили в рабочий комитет. Рассказывали, что вокруг Бендер  сосредотачиваются  бронетехника, опоновцы, волонтеры Молдовы. Я и сказал об этом российскому полковнику. И они поехали еще раз проверить.

   --В четыре часа дня,-- продолжает Добров,-- вернулись эти наблюдатели. Россияне  докладывают: ничего не обнаружили.

     А вечером в городе началась стрельба. Правда, в то время стрельба в городе не была редкостью.  Стреляли практически каждый день. То в одном, то в другом районе. Но тут влетает вдруг  со стороны улицы Московской  в район рабочего комитета и комендатуры гвардии БРДМка. А за ней -- небольшая группа милиционеров, гвардейцев, бойцов ТСО, ополченцев. Бегут ребята, отстреливаются и кричат нам:

    --Занимайте оборону!

     Тогда на броне БРДМки они привезли и тело Валеры  Воздвиженского. Вот, в принципе, так все и начиналось…

      У боли и страха хорошая память. Спрашиваю Доброва:

       --Что чувствовали в эти кошмарные часы, о чем думали, говорили? Но не слышит меня Добров:  «растворился» в воспоминаниях:

       --Где-то часов в десять вечера появился какой-то блудный БТР…

       --Румынский?

       --Да. Так  он с площади завернул на этот квартал улицы Советской. Не знаю, почему, но башня у него была повернута в сторону комендатуры гвардии. И он, как шел по кварталу, так и «поливал» --  то комендатуру, то хлебный магазин…

        Кто-то их наших не выдержал и «саданул» из «мухи» по башне. Но для того, чтобы при ударе «муха» взорвалась, расстояние должно быть не меньше 50 метров. А здесь -- 10-15 метров. Тем не менее, пулемет БТРа  загнуло  и заклинило.  И БТР тут же ушел на Московскую.

      --И все-таки…Вернемся к вопросу о чувствах, мыслях, разговорах. Вас же много тогда собралось в рабочем комитете?

      --В принципе, все понимали: если что-то случится, ни нам, ни нашим родным, близким не жить. И мысль была одна: стоять до последнего!

    --А с чем стоять? Оружие-то было?

    --То, что в рабочем комитете…Потом, ночью, часов в одиннадцать, пришел еще взвод ополченцев с «Прибора».  Во главе с Валерой Ишковым. Пришли ребята с автоматами и боеприпасами.

    --Это тот Ишков, который во время войны командовал 203 батальоном народного ополчения?

    --Да…А мысль, как я уже сказал, было одна:  не сдаваться!  И была надежда, что не повторится 1918 год, когда Красная Армия остановилась на берегу Днестра, и бендерчане получили «черный забор». Надежда была очень большая…

   --И восемнадцатый год не повторился. Тираспольчане  пришли на выручку.

   --Да. Тираспольчане -- молодцы! Но скажу, что паники среди наших не было. Никто и не подумал даже произнести: «Ребята, а что, если…»

 

ТОГДА ДЛЯ НАС И НАЧАЛАСЬ НАСТОЯЩАЯ ВОЙНА...

Из интервью  войскового атамана  ЧКВ

(Черноморское казачье войско)        

Владимира Ивановича  Рябинского

газете «Известия рабочего комитета г. Бендеры»            

    --Все началось с тревожного телефонного звонка, который прозвучал где-то в половине восьмого -- в восемь вечера

19 июня 1992 года. Я только пришел домой. Не успел даже раздеться, перекусить.  К месту сбора  шел пешком. Троллейбусы в Тирасполе  в тот вечер не ходили: на площади веселились старшеклассники.  В этот день в школах был выпускной бал. Такие нарядные девочки, юноши!  Ничто не предвещало беду…

   --А телефонный звонок…Звонил командующий гвардией  ПМР  Кицак Штефан Флорович. Обратился к нам с просьбой:

   --Проверьте, что-то там, в Бендерах, какие-то непонятные дела происходят.  Разберитесь, доложите…По тем неспокойным временам, просьба, как просьба. Ничего необычного.  Правда, на всякий случай взяли с собой пять гранатометов. Нам сказали, что в Бендерах появилась какая-то бронетехника. И поехали мы в Бендеры. 31 человек.

     Уже начало смеркаться. К мосту через Днестр подъехали с включенными  фарами.  Навстречу выскочили бойцы территориального спасательного отряда. Зашумели: Выключите свет!

     Мы тоже петухами на них налетели: 

     --Вы чего тут спрятались за блоками  и боитесь собственной тени?

     --Это уже прямо на мосту встретились с бойцами ТСО?

     --Да. Ну,  в общем, фары мы потушили. Только выехали на середину моста,  как нас обстреляли со стороны набережной. Причем, так упорно, крупнокалиберными бьют по нашим машинам.  Ну, казаки, сидя в открытой грузовой машине,  дружно ответили из автоматов. С  боем  добрались  до здания горисполкома. Разгрузились. А там собралась молодежь, люди зрелого возраста. К тому времени человек сто было. Окружили нас:

    --Вот вы приехали, а оружие привезли?--  Смотрим на них и удивляемся:

    --Какое оружие?

    --Как же,--отвечают  бендерчане,-- объявили сбор. А оружия нет….

     Ребята возбуждены, настроены по-боевому.

    --Ну, мы тогда пойдем в химбат, добывать «стволы»,--говорят.

    --Ребята,--успокоили мы их, -- в химбате давно уже нет никакого оружия. Все вывезено в Тирасполь. Нам достоверно известно.  Осталось всего 12 автоматов для караула. Солдаты несут службу с этим оружием. И если пойдете, начнут стрелять… Зачем вам подвергать опасности жизнь?

   --Значит, вы знали, что оружие было вывезено из химбата?

   --Ну, я знал, что его вывезли в другие части 14-й Российской армии, в Тирасполь. Вывезли под охраной спецназа…Словом, убедили мы тогда безоружных бендерчан не ходить в химбат.  И они стали расходиться. Возбужденные, поминая нелестным словом руководство, которое взбудоражило народ, а оружия дать не может…

    Спустились мы в подвал горисполкома -- нужно же разобраться, что происходит в городе?  В подвале, будем так говорить, был командный пункт. Оказалось, что сюда уже поступают сообщения от граждан по телефону.

    --О том, что вот по улице Кишиневской проследовало пять БТРов...

    --Ну, понятно, многие незнакомы с военной техникой. Увидели боевую машину, лязгающую гусеницами,  и сообщили, что прошли танки. Так что мы не знали лишь того, какие именно единицы боевой техники движутся. Но на карте по этим звонкам наносили пути следования  прибывающей  техники…

    --Владимир Иванович, и когда вы вернулись домой из Бендер?

    --21-го, утром. И то по той причине, что надо было отвезти наших погибших товарищей.

    --А  казаки  тогда остались в Бендерах?

    --Они все остались, кто живы были. Просто   снарядили меня и еще несколько человек со мной, чтобы прикрыть…Потому что мы потеряли атамана походного  Дрыглова Семена Макаровича, казаков  Евгиева Толю, Оттингера Игоря. Сороколетова  поместили в больницу. Там он и скончался от ранения. Никто ему никакой помощи не оказывал. Он был ранен в брюшную полость…

   --Но в боевых действиях 19 июня казаки еще не участвовали?

   --Как не участвовали?  Я уже говорил, что в подвале горисполкома, на основании сообщений от граждан,  делались пометки на карте о продвижении бронетехники. Но истинного положения дел в городе пока никто не знал. Наш атаман…Тогда еще был жив Бондарчук  Виталий Ильич -- посмотрел на все это и говорит:

  --Здесь нам делать нечего. Пошли воевать. Мы для этого сюда приехали…

     И пошли мы наверх. Ну, во-первых, коль скоро дело придется иметь с бронетехникой, Дрыглов Семен Макарович сразу же занялся формированием групп по  борьбе с бронетехникой. Из наших же казаков.  В каждой группе-- пять человек.  Вот, под елочкой, справа, залегла одна группа. У входа в горисполком -- вторая. Слева, тоже под елочкой,-- третья. Кстати, когда мы вышли из  подвала,  вдруг видим: несется БТР на всей скорости и стреляет. Люди -- врассыпную.  Дико! Что же ты стреляешь по мирным гражданам?  Ну, пострелял БТР и ушел…

  --И это прямо на площади, перед Домом Советов?

   --Да. Вырвался на площадь со стороны вокзала. Туда же и умчался. Ну, вот, создали мы группы. Часть казаков поднялась наверх, на здание горисполкома. А тут появляется еще один БТР. Тоже решил, вероятно, «пошалить». Безнаказанно. И вдруг из-под елочки выскакивают какие-то люди в зеленой форме. И не разбегаются, а встречают его. Под прикрытием автоматчиков.

    Садится один гранатометчик -- и с колена поражает БТР, подбили его. Начал гореть. Оттащили они его. Потом второй БТР наши ребята подбили. Затем со стороны улицы Советской появилась боевая машина пехоты. И стала расстреливать транспорт, который у рабочего комитета стоял. Досталось и нашему «УАЗу».

     А дальше дело разворачивалось все круче и круче. Уже пошла техника со стороны Каушан, по улице Суворова. Тогда и создали группу во главе с Дрыгловым, которая на Суворова встречала их. Но это уже было к утру. Ночью они так -- наскочили, постреляли, ушли...

    Еще одна группа была у нас на здании Узла связи. Вот тогда, когда прошли с боеприпасами машины, удалось поразить и поджечь их. Минут сорок потом на том месте рвалось и полыхало.  Тогда для нас и началась настоящая война.

    С рассветом они подтянули силы. И на исполком пошел сильный «накат». Со всех сторон…

   --Простите, а разве рядом с вами не было бендерчан -- гвардейцев, бойцов ТСО, ополченцев?

   --С утра пока не было. С утра 20 июня…Так что нам пришлось рассредоточиться небольшими группами на территории, прилегающей к зданию, и по этажам горисполкома. Нужно было создать видимость, что нас много, и мы сильны.

  --А как же с боеприпасами?

  --То, что привезли с собой…Потом уже гвардейцы, со стороны вокзала, с боем прорвались к нам и принесли с собой  патроны, оружие.  Это было около одиннадцати  часов дня. Уже нам веселее стало… Ведь своих боеприпасов оставалось на полчаса. Не больше.  И нынешнее заявление Мирчи Снегура о том, что приднестровцы несравненно лучше были вооружены,-- выдумка. Мы воевали с автоматами против бронетехники, на которой стояли крупнокалиберные пулеметы, пушки. И плюс к тому -- броня защищает личный состав.

     Главную же роль тогда сыграло то, что мы боролись за правое дело. На нас напали, в наш дом ворвались бандиты. И мы должны были защищаться. Нам деваться некуда было. Мы их предупреждали:  нас победить нельзя. Нас можно только уничтожить. Это еще на Кошнице было сказано. Нам некуда уходить. Поэтому и воевали. Но мы оборонялись, а они наступали. Причем, наступали самоуверенно, нагло. Им казалось, что навести «конституционный порядок» в Приднестровье, в тех же Бендерах,-- веселая прогулка на бронетехнике, со стрельбой по мирным жителям, которые разбегаются под гогот  вояк.

    Но тут оказалось, что приднестровцы не разбегаются, а  наоборот, начинают бить непрошенных гостей...

  --Накануне нашей с Вами встречи  я разговаривал -- на эту же тему -- с бендерчанином, ополченцем.  На вопрос: «Почему не уехал подальше  от  войны, а взял в руки автомат?»,-- молодой человек вполне резонно ответил: «Горел мой дом, мой город. Стреляли в моих детей».

  --А Вы -- тираспольчанин. И Ваш  дом был далеко от бендерского пожарища...

  --Как не мой дом горел?  Я сюда приехал в шестьдесят втором году. После окончания ростовского института инженеров транспорта. Кстати, это единственные были десять человек, направленные на Молдавскую железную дорогу для внедрения тепловозной тяги.

    Я сам с Кубани.  Господи, да зачем мне нужно было, казалось бы, забираться сюда? Но я всегда был законопослушным. Вот и приехал, по распределению. Работал в депо станции  Бендеры.  У меня в  Бендерах родился сын. Так что я защищал СВОЙ город.

    И все мы, приднестровцы, защищали свою землю, свой дом. И напрасно Снегур изощряется по поводу того, что казаки пришли, издевались над людьми! Эти казаки -- местные жители. Потомки казачьих  родов,  для которых приднестровская земля -- родная.  Я и сегодня готов зубами защищать ее, если не будет оружия,-- от снегуров, лучинских, ворониных…Я сюда приехал 22-летним юношей. Я отдал этому краю все свои знания, все, как говорится,  свои силы, здоровье, жар души. Так что я с этой земли не уйду.

И никого сюда не пущу…

 

Историческая справка

ДУНАЙСКОЕ  КАЗАЧЬЕ  ВОЙСКО,

сформированное в 1828 году из казаков 

Задунайской сечи, располагалось

на территории нижнего течения реки Дунай.

    К 1 января 1856 года в Дунайском казачьем войске на действительной службе  состояло 2 811 человек (по спискам 2 858).  В том же году войско было переименовано в Новороссийское, под каковым названием просуществовало  недолго. По Парижскому Трактату  1856  года южная граница  Российской Империи была изменена и часть земель Новороссийского войска отошла к Молдавскому княжеству.

    В 1868 году  Новороссийское казачье войско было упразднено с причислением его штабных и обер-офицеров и дворян к дворянству Бессарабской области и с предоставлением им в полную личную и потомственную собственность находившейся в их владении усадебной земли. Помимо этого, из числившейся в общем войсковом владении земли, входившей в юрты станиц и хуторов, было предоставлено в собственность: штабс-офицерам - по 300, обер-офицерам - по 150 и  зауряд-офицерам - по 75 десятин. 

   Пожалованные войску 2 знамени и Высочайшая Грамота были сданы в церковь станицы Волонтировка  для хранения на вечные времена, a холодное и огнестрельное оружие - в Бендерский артиллерийский склад.

 

ДА, ВСЕ ЭТО БЫЛО...

      В кошмарные дни и ночи июня-июля девяносто второго года

мой собеседник -- Владимир Иванович Харченко -- был

первым заместителем председателя Бендерского городского Совета

народных депутатов и первым заместителем председателя

исполкома этого Совета Вячеслава Васильевича Когута.  

    --Владимир  Иванович,  хорошо знаю, что горисполкому  в то время работать пришлось в экстремальных условиях. Особенно, начиная с 19 июня. И больше всех доставалось тогда Вам с Вячеславом Васильевичем: война с первого же дня породила уйму немыслимых в мирное время забот и проблем. И практически  каждый вопрос требовал сиюминутного решения. А как решать, когда в городе ни на минуту не прекращается стрельба, рвутся мины, снаряды, когда оккупанты в упор расстреливают здание горисполкома?

 --Однозначно скажу: в экстремальных условиях мы с Вячеславом Васильевичем  начали работать задолго до 19 июня девяносто второго года. Были даже такие периоды, когда мы по очереди, с автоматом в руках,  на всю ночь оставались дежурить в исполкоме….

--Работали в режиме чрезвычайной ситуации. Днем и ночью проводили экстренные совещания с участием руководителей ведущих предприятий, основных служб города, представителей гражданской защиты. Делали все, чтобы обеспечить безопасность города.

--Ну, а 19 июня в город ворвались войска Молдовы, несмотря на то, что в Бендерах  находились наблюдатели четырех государств. И мне стыдно по сей день, что первой моей функцией было тогда обеспечить безопасность официальным представителям с повязками Организации Объединенных Наций.

--Ситуация, действительно, анекдотичная: спасать гарантов безопасности.  И вы спасли их?

--Да, мы обеспечили им безопасность.

--Помню, как только очистили центральную часть Бендер от  волонтеров Молдовы,  к  исполкому  за помощью потянулись сотни горожан. Одних война лишила крова, у других сгорело все имущество. И не без Вашего участия  гостиница на набережной Днестра  стала общежитием для сотен обездоленных. Городская власть дала этим людям не только крышу над головой -- они получили  бесплатное питание, одежду. Но ведь на все это нужны были деньги. И немалые…

--Да, все это было. И были у нас руководители предприятий. Был в городе «Общепит» со своими подразделениями -- столовыми в Шелковом объединении, на Хлопко-прядильной фабрике, других предприятиях. Им и было поручено кормить не только защитников города,  но и мирных жителей близлежащих районов, там, где это было возможно.

    Организовали мы доставку  хлеба и других продуктов питания и в районы, оказавшиеся под оккупацией.

     Пришла машина, скажем, с хлебом из Тирасполя или Григориополя. А ведь хлеб еще надо провезти на оккупированную территорию. И в этом деле у меня  было два добровольных помощника -- работники исполкома Владимир Сергеевич Катеринич и  Иван Петрович Полоз.  Иван Петрович, отправляясь сопровождать машину, говорил обычно:

--Поеду! Сколько мне еще осталось той жизни?

   А Катеринич говорил мне: «Иванович, я поеду. Там стоят молдаване -- я их уговорю».

--Был и третий помощник -- военнослужащий 14-й армии. Забыл, к великому сожалению, его фамилию.

     И я знал, что молоко в микрорайон Ленинский обязательно доставит из Гиски Василий Васильевич Волошин, который не покинул село во время войны, так же, как и бригадир совхоза-техникума в Гиске  Солодовников.

--Но Гиска, насколько помню, кормила микрорайон Ленинский не только молоком…Война раскрыла в людях многие добродетели. Знаю, что жители пригорода -- Протягайловки, например, по собственной инициативе собирали по дворам и загружали машины «Скорой помощи» продуктами, лекарствами, перевязочными материалами для лечгородка и железнодорожной больницы.

     Бендерчанин, глубоко верующий человек Сергей (увы,забыл фамилию) на своем стареньком «Запорожце» под белым флагом, рискуя жизнью, доставлял хлеб жителям микрорайона Северный, оккупированного  войсками Молдовы.

    А машины с продуктами, медикаментами, которые приходили со всех концов  Приднестровья, из Гагаузии, Украины, России?..

--Да,  люди дружно откликнулись на эту беду. А ко мне тогда утром и вечером, каждый день, как на свидание, приходили  начальник нашего Собеса Борис Алексеевич Иванов и  управляющий банком Владимир Петрович Бидченко. И мы каждый день старались найти хоть что-то из скудной инкассации, из резерва банка, чтобы доставить людям хоть минимум их пенсии. А у Бориса Алексеевича были люди, которые доставляли эти крохи пенсии  даже тем, кто оказался на оккупированной территории.

    Правда, каждый раз, когда надо было отправлять машину с продуктами по этим направлениям, я вынужден был обращаться к Виктору Дмитриевичу…

--Простите, кто это?

--Катан, который сидел в городе, в здании полиции Молдовы. Так вот, каждый раз я вынужден был обращаться к нему. Говорил ему: «Я сейчас отправляю машину, но ты мне можешь дать гарантию, что ее там не расстреляют?»

И Катан отвечал: «Сделаю все, что в моих силах».  Зачастую приходилось говорить с ним на эту тему и на повышенных тонах.

--Да, во   время войны в городе полиция Молдовы далеко не полностью контролировала ситуацию, ее возможности были весьма ограниченны. Помните, как опоновцы расстреляли пожарную машину, на Первомайской? Хотя перед выездом пожарники позвонили в полицию и их заверили, что стрелять не будут.

--Поэтому Катан так и отвечал. Да, а свои переговоры с Катаном я каждый раз записывал на аудиокассету. А когда начались все эти события на уровне республики, было решено собрать все материалы для передачи в Гаагский суд. Работу эту поручили Василию Никитовичу Яковлеву. Ему я и передал все свои кассеты.  И по сей день не знаю, куда они делись…Но вот что еще хочу сказать.  Тогда в городе были настоящие люди, настоящие руководители предприятий. Опять же, я не говорю об исключениях из правил.

   Наши руководители, вместе с исполкомом, с депутатами городского Совета использовали все свои возможности и возможности  возглавляемых ими предприятий для того, чтобы и город защитить, и накормить горожан.

    Благодаря этому мы и потом, когда все закончилось, добились того, что в кратчайший срок восстановили город.  Повторюсь, это было достигнуто, в первую очередь,  благодаря руководителям предприятий, организаций и учреждений города.

     Используя свои деловые связи, они добывали все необходимое для восстановления разрушенного войной. Я никогда не забуду, как мы уже к годовщине войны в Бендерах, сумели восстановить нашу троллейбусную линию, которую перед войной начали строить. А было это очень не просто… Мы многое сделали тогда для восстановления линии силами города. Но надо отдать должное руководителю троллейбусного управления  Константину Константиновичу Кучеренко.

     Еще во времена Советского Союза у него сложились прекрасные отношения  с транспортниками России, Украины. И прежде всего, благодаря Константину Константиновичу мы получили на льготных условиях опоры, контактный провод, трансформаторы.  Большую помощь в это время оказало нам и Тираспольское троллейбусное управление. А в целом, это было незабываемое событие…

--Нет худа без добра--это точно. А чему научила Вас война?  Какие выводы сделали для себя, как руководитель, как человек? 

--Кроме той жестокости, проявленной к нам со стороны Молдовы,   в памяти навсегда сохранятся самые добрые чувства  ко всем, кто нам помогал тогда.

    И прежде всего, к главе администрации Одессы и Одесской области и его заместителю.  Они сделали тогда все, чтобы поток наших беженцев  был обеспечен временным жильем и питанием на территории Одессы и Одесской области…

   А  на вопрос "Что вынес я из той войны?"-- отвечу так: не дай Бог кому-нибудь такое пережить!

 

 БЫЛА ДАЖЕ МЫСЛЬ: Б-ЖЕ, ДА УЖ ЛУЧШЕ БЫ НАС ТУТ ЗАВАЛИЛО... 

 Лора Лопухина, депутат горсовета

      --Значит, Вы оказались в здании горисполкома в первый же день?

      --Я не «оказалась» -- я пришла. Потому что должна была что-то делать как депутат…Когда  объявили: всем прийти на предприятия,  я дошла только до швейной фабрики.  А работала на мебельной. Дальше не могла пройти. Вернулась домой и позвонила в исполком. Спрашиваю: куда я, как депутат, должна идти?  Как раз Воловой поднял трубку. "А где ты живешь?"-- спрашивает.

      --Рядом, -- отвечаю.

      --Так иди сюда,-- говорит Воловой,-- здесь твой дом.

      --Вот и все. А вышла из горисполкома  только 3 августа.

     --Как много вас собралось в тот день в горисполкоме?

     --Депутатов немного -- Сашин, Егоров, Костишин, Богомолов, Запольский, Паршегуб,  Когут, Харченко. Лобанова была с дочерью и подругой дочери, которые не могли вернуться домой. Киба был там. Кошеваров с сыном там был все  время. Правда, Кошеваров не был депутатом…

    --Настроение, состояние людей, оказавшихся вдруг в  столь непривычной, страшной ситуации?

    -- К этому времени мы уже привыкли в какой-то степени  к тому, что в городе стреляют. Но тут -- стреляют, стреляют, и стреляют! Ну, сколько ж можно?  Постреляли, и хватит... Потом начали понимать: что-то не то творится. Конечно, никто не думал, что  все это обернется таким кровавым месивом.  Думали, что это опять какой-то локальный конфликт: постреляют, грубо говоря, и разойдутся. А дальше уже некогда было думать. Нужно было что-то делать. Потому что свой дом защищают сами. И некогда было думать о том, как и что спасти, куда сбежать...

--А когда у депутатов возникла мысль выбросить белый флаг над горисполкомом?

--Такой мысли не было. Ни у кого. Единственные, кто потом ездили по городу с белым флагом, были работники коммунальной  службы, которые трупы собирали. «Скорая помощь» еще под белым флагом работала. Но по машинам все равно стреляли…Пытались мы тогда дозвониться до Кишинева. Никто там трубку не брал. Случайно дозвонились. Не помню сейчас фамилию того, кто там трубку взял, но  Вячеслав Васильевич, председатель горсовета, сказал ему: "Прекратите обстрел исполкома--здесь женщины и дети". 

 --Вот с этого и началось: начали с Кишинева «долбать» нас: «Пусть выйдут женщины и дети! Пусть выйдут женщины и дети с белым флагом!..» Мне казалось, что нас обстреливают -- вечность. Здание содрогалось. Все падало с грохотом. Пыль, копоть. Была даже мысль: Боже, да уж лучше бы нас тут завалило! Хоть кончились бы все эти мучения…А потом  Вячеслав Васильевич  сказал:

--Ну, может быть, действительно женщин и детей выведем?

--Но мы сразу, в один голос, отказались: нечего нам там делать!  Я, например, еще лучше сказала:  "Вы что, хотите, чтобы нас там расстреляли, а  вас -- здесь?  Давайте уж, если погибать, то всем вместе. Мы никуда не уйдем".

--Кстати, когда наши звонили в Кишинев, Снегура вообще не могли найти. Другие тоже срочно «потерялись».  У нас тогда даже высказывались мнения: в Кишиневе, наверное, военный переворот. И может быть, Снегура даже арестовали... и  Молдова сейчас неуправляема...

--Ваши домыслы не оправдались. Молдова была управляема, как был управляем и разбой в Бендерах. Рукой президента и главнокомандующего Мирчи Снегура.  Но  вот прошли годы, а мысли, думы часто возвращают туда, в девяносто второй год, в подвал горисполкома?

--Как тогда, так и сейчас, я уверена:  это была обыкновенная война. Жестокая. На полное уничтожение  народа.  И если бы, я не знаю, что-то там затормозилось бы  с помощью бендерчанам,  то я думаю: они бы хорошо «поработали» в городе. И потом никакая мировая общественность  ничего бы не сделала…

 

 КОМБАТ

      В списках защитников Бендер от нашествия банд Снегура

и его румынских  подельников летом 1992 года значится и строевой

офицер Российской армии, в ту пору майор, Суслов Владимир Дмитриевич.

Командир 201 батальона народного ополчения, им же и сформированного.

А начальником штаба этого батальона был тогда  Юрий Андреевич Жосан.

 --Юрий Андреевич, как начальник штаба Вы, думаю, лучше всех знали Владимира Дмитриевича… Но сначала о том, как Вы оказались на боевых позициях вообще и в 201 батальоне, в частности?

--Война застала меня дома. Я работал тогда в управлении архитектуры. Но у меня был опыт боевых действий. В Сирии, Афганистане.

--Вы профессиональный военный?

--Да. Профессионалом стал в восьмидесятом году, когда меня, лейтенанта запаса, призвали на службу в армию. На два года.  А прослужил в армии 10 лет. После службы стал работать в управлении  архитектуры. А когда начались эти дела в Бендерах, пришел в подвал исполкома, в штаб, предложил загрузить меня. А мне говорят: иди домой, мы тебя вызовем. Ждал 20, 21-- когда же позовут?  23 июня, если не ошибаюсь, пошел в магазин за хлебом. Я живу на Солнечном. И увидел там людей в военной форме, с оружием. Оказывается, ополченцы. Вышли, говорят, на позиции, чтобы прикрывать БАМ.

--Взял я свое офицерское удостоверение и пришел к командиру 201 батальона Владимиру Дмитриевичу Суслову.   С этого момента я и стал начальником штаба 302 батальона народного ополчения.

--А Владимир Дмитриевич не рассказывал, каким образом он оказался в Бендерах именно в дни войны?

--Он был в отпуске в это время. Приехал к родителям, в Тирасполь. И когда  начались эти события, он пошел в военкомат в Тирасполе. Ему предложили сформировать батальон народного ополчения, который бы вышел на позиции в кишиневском направлении.

--Что он за человек, Владимир Дмитриевич Суслов?

--Во-первых, профессионал... Грамотный офицер, очень ответственный, и как командир, способный организовать ведение  любых боевых действий. В разных условиях. Я  по военной специальности ракетчик. Немножко, правда, в артиллерии послужил в Афганистане. А Владимир Дмитриевич, будем так говорить, мотострелковый офицер. И конечно, он меня очень многому научил.

   Мы всегда понимали друг друга. И по сей день не порываем связь.  Осенью прошлого года Владимир Дмитриевич приезжал сюда с женой. Встретились, поговорили, вспомнили лето девяносто второго года....

--Теперь, кажется, понимаю, почему на позициях вашего батальона тогда было намного спокойнее, чем на других участках обороны города.

--Ну, будем говорить так. Прежде, чем мы достигли этого спокойствия, со стороны Молдовы было несколько попыток «прощупать» нас, проверить, что мы из себя представляем. И в дальнейшем противник действовал более осторожно.

--Говорят, что относительному спокойствию на ваших позициях способствовало и то, что вы всегда знали, что происходит в расположении противника, и даже о его возможных действиях. Каким образом добывалась эта информация?

--Во-первых, мы расставили  наблюдательные посты на самых высоких точках. Причем, оптическими приборами нас снабжали  жители микрорайона Солнечный. Так что у нас были и мощные бинокли, и трубы подзорные.  Потом, жители по собственной инициативе приходили к нам с информацией. И еще один источник -- это перебежчики. Один из них пришел даже из-под Новых Анен.

--Чем они мотивировали, как объясняли свое «предательство»?

--Да, был вот один из перебежчиков -- токарь по профессии. Его опоновцы прямо на рабочем месте «мобилизовали». В машину бросили и отвезли  под  Новые Анены. Там развернули они полевую хлебопекарню. И заставили его работать. А он, простой работяга, прекрасно понимал, что это братоубийственная война. И никому это не нужно.

--Юрий Андреевич, знаю, что Вы не только грамотно держали оборону города на своем участке, но и пытались найти общий язык с противником...

--Ну, да. После того, как было объявлено, что прекращаются боевые действия, мы начали выставлять совместные посты. Была у нас и прямая телефонная связь со штабом противника.

--А так, личных контактов, с глазу на глаз, с офицерами  противника не было? Что они говорили?

--Был такой момент, когда к нам на позиции, в лесхоз, приехали командир батальона противника и представитель министерства обороны Молдовы. Сели с ними в машину.  Суслов, замполит нашего батальона Николай Иванович Марченко, и поехали в город. Повозили их по улицам, где уже не было боевых действий -- Коммунистическая, угол Первомайской -- район, где стоит разрушенный кинотеатр «Дружба».

     Поначалу гонористые ребята были: мы тут, дескать, пришли наводить конституционный порядок, очистить от бандитов Бендеры. Вот мы и показали, как они очищают город от бандитов, как наводят в в Бендерах конституционный порядок, и во что превратили город. И сразу сникли наши «гости». И замолчали. По лицам было видно, что многое они не ожидали увидеть и кое-что переосмыслили.

--Но вот 29 июля в Бендеры вошли миротворцы России. Комбат, наверное, собрал личный состав, поблагодарил ополченцев и уехал к месту своей службы, в Россию?

--Нет, к этому времени я уже был командиром 201 батальона народного ополчения. Я принял его то ли 22 -- то ли 23 июля. А Владимир Дмитриевич уехал.   

 

ЗА ВЕРУ, ВОЛЮ И ОТЕЧЕСТВО

    Михаил Васильевич Кузнецов -- председатель совета  стариков

станицы Платовская ордена Почета Бендерского округа ЧКВ.

В период  боевых действий в Приднестровье,  в девяносто втором

году, был походным атаманом Бендерского казачьего округа.

--Во-первых, как Вы стали казаком, Михаил Васильевич?

--Я--потомственный казак. У меня отец с Дона, донской казак. И мой дед был казаком. Ну, а в девяносто первом году, когда началось формирование казачьей общины в Приднестровье, я пришел, чтобы помочь в ее создании, в военном деле.

--У Вас был опыт?

--Я -- кадровый офицер. Прослужил 27 лет в Советской Армии. Служил инженером в испытательных частях. Испытывали все, что стреляет, что летает...

--В девяносто первом Вы еще служили в армии?

--Нет, я призывался в армию из Бендер.

--Так Вы -- бендерчанин?

--В шестьдесят первом году я закончил Бендерскую школу №1. И через 27 лет, когда уволили из армии, вернулся в Бендеры.

--А где служили?

--На всех крупных полигонах Советского Союза.

--Но вот вернулись в восемьдесят девятом в Бендеры и…

--И пошел работать на БМЗ, в бригаду по ремонту самолетной аппаратуры.

--А коллектив Бендерского машиностроительного завода, насколько помню, был в самой гуще событий, происходивших в то время в Приднестровье, начиная с политической забастовки восемьдесят девятого года.

--Ездил я и в Гагаузию…

--Это когда колонна приднестровцев пошла выручать гагаузов от нашествия волонтеров Молдовы?

--Да, да. Потом вместе со всеми стоял на кишиневском направлении, когда они пошли на Бендеры.

--Помню то лихое время -- стояли «вооруженные» прутьями из арматуры.

--У нас же не было тогда другого оружия…Был я и в группе поддержки женщин, когда они "сели" на рельсы. А потом был 1992 год. Началась война. Встретил я войну на Кошнице. Мы там стояли с мая  по июнь девяносто второго года.

--Мы -- это бендерские казаки?

--У нас был сформирован взвод из казаков--21 человек. И мы находились  там на самом опасном и ответственном направлении.

--Вы тогда уже были походным атаманом?

--Да. Был у нас и командир взвода. Но все решения шли через меня.

--И вдруг узнаете, что в Бендерах тоже война.

--И мы в срочном порядке 19 июня направились в Бендеры. Вот тогда, в бою с опоновцами,  я  был  ранен в руку.

--Тяжелое ранение?

--Ранение средней тяжести. Но гранатой оторвало  кисть руки.

--Буквально оторвало? Но у Вас, вижу, вроде бы все пальцы и на левой, и на правой...

--Врачи  собрали, зашили. Долго и нудно возились с этими пальцами.

--Ну, это чудо везения! Простите, здоровья на долгие годы. Но вернемся к нашему вопросу. И вот,  перешли вы мост через Днестр, с боем дошли до центра города. И расположились в расстрелянном опоновцами здании горисполкома. Говорю так, потому что заходил в Дом Советов, по-моему, 22 июня. На первом этаже были  парни из 101-го тираспольского батальона народного ополчения, а на втором -- казаки.

--Да, у нас там был узел связи. А  участок наш был на Борисовском направлении, в районе газонапорной станции. Там мы и стояли до конца войны.

--Но ведь не просто стояли--город защищали.

--Наши даже несколько румынских пушек захватили. А у российских солдат танк  «позаимствовали» для защиты города.  У нас был свой экипаж танкистов.

--Словом, все было, как и должно быть на войне. А что особенно запомнилось?

-- Когда стояли в обороне на Кошнице,  у нас не было потерь. В основном потому что укрепили как следует свои позиции.  А в Бендерах  потеряли пять человек. Два  человека погибли, когда шли полицию брать. В бою парни получили тяжелые ранения. И скончались от ран… До сих пор помню и тот момент, когда мы с тремя казаками перешли уже мост через Днестр, со стороны Паркан, и попали под перекрестный огонь. С трех сторон.  С одной стороны стреляют волонтеры Молдовы. Сбоку бьют по волонтерам из крепости. А сзади, наши же, казаки, бьют тоже по волонтерам.

--А вы между своими и противником.  Да, ситуация -- страшнее не придумаешь.

--Очень тяжелое впечатление осталось, когда прямо передо мной наш казак, парень из Паркан,  получил пулю в висок. Ниже каски. Буквально минуту назад был молодой, полный жизни человек. И вот его уже нет в живых. Это меня шокировало.

Запомнился и такой случай.  Я тогда лежал в госпитале, в Тирасполе.  Наши казаки приехали, забрали меня в Бендеры, чтобы показать свои позиции. И в тот день я увидел себя в списках погибших. Представляете?

--Как это понимать?

--Не знаю. Тогда на площади,  перед горисполкомом, на углу улиц Ленина и Советской стоял щит…

--Помню. Большой щит с объявлениями,  военными сводками и списками погибших и пропавших без вести.

--Я подошел тогда к щиту и увидел этот список. Взял и со злостью, жирным красным карандашом  вычеркнул свою фамилию.

--Значит, жить долго будете…Михаил Васильевич, мне часто приходилось слышать от участников той войны, да и сам не раз наблюдал, что люди тогда были не просто сплочены. Во всех их делах и поступках чувствовалось братское отношение друг к другу…

--Дух боевого братства. Он и по сей день сохранился. Наше, Черноморское казачье войско, к примеру, входит в состав союза казаков России. И они постоянно поддерживают нас. У нас тесная связь с казаками из Краснодара…После войны девяносто второго года многие наши казаки даже переехали туда на постоянное жительство…

 

 «РАПИРА» ЭДУАРДА КРИШТОПИНА

       О том, что в Бендерах идет война и город пылает, Эдуард узнал в

 Чимишлии, где был с напарником в командировке. Тогда это уже была

чужая территория. Так что добираться до Бендер пришлось кружными 

путями.  Где поездом, где автобусом, а где и пешком. И к мосту через

Днестр, со стороны Паркан, они  пришли только 22 июня 1992 года.

  --И тут видим,-- вспоминает Эдуард: хлынул из Бендер  поток. По старому железнодорожному мосту. Из первой шеренги, слышим, доносится: "О! смотрите -- все из города бегут, а эти два дурня -- в город". А я им: "Девочки, как там водичка на пляже?"-- А что еще скажешь?

   Но я видел в той толпе и крепких ребятишек. Ковры в скатку -- и тоже шагают из города. На мосту остановили нас казаки: откуда, кто такие? А кругом -- трупы, сгоревшая техника... Поразило -- сорокалетние мужики роют ячейки, окопы вдоль виадука, а те добры молодцы уходят из города, в тыл…

     А потом «купил» Эдуард, у здания горисполкома, трофейную пушку -- «Рапиру»."Подошли,-- говорит,-- к нам двое с автоматами. Я спрашиваю: ребята, продаете пушку?  Забирай, отвечают, нам она не нужна…" В свое время, на действительной службе, приходилось Криштопину много пострелять и из пушек такой системы. Так что доверили ему казаки «Рапиру».

     Пришлось, правда, хорошо потрудиться, и даже творчески, пока привели ее в рабочее состояние. А потом начали комплектовать орудийный расчет.

--Взял я своего напарника,-- рассказывает Эдуард.-- С которым в командировке был, Виктора. Он -- офицер запаса, капитан. Окончил институт геодезии и картографии. Виктор привел еще своего шурина. Потом пришли к нам Александр Корпачев,  Мельники -- отец с сыном, с шелкового комбината. Тоже пробились в город с трудом. И было у нас сначала только восемь трофейных снарядов. Со временем боеприпасы  пополнились. И пушка появлялась  на тех участках обороны города, где в ней больше всего нуждались.

--У нас была тактика,-- уточняет Криштопин,-- кочующего орудия.

 Но в первых числах июля «запеленговали» все-таки опоновцы пушку Криштопина.

--Мы ее только зарядили,-- вспоминает Эдуард.-- А тут взрывается мина. Ранило сразу троих. В том числе, и меня. Ранение легкое. Но пушка от собственного выстрела подскочила и всей своей четырехтонной массой -- мне на ногу. Ну, думаю, все…

   Нет, это было еще не все. Но ноги Эдуард лишился. Стал инвалидом...

 

 НЕЗАБЫВАЕМОЕ

    До войны в Бендерах, летом 1992 года, мой собеседник --

Виктор  Иванович Осипов работал на мебельной фабрике.

 --Где застало Вас  тогда 19 июня?    

--В этот день, после обеда, нас отправили с фабрики в Тирасполь: были какие-то претензии к нашей продукции. В Бендеры вернулись  к концу дня.  Когда шел домой с автовокзала, уже слышал одиночные выстрелы.  А потом  на остановке автобуса, возле нарсуда, увидел: ребята бегут из милиции.

--Из милиции, которая перешла уже под юрисдикцию ПМР?

--Да, но их тогда еще было мало. Спрашиваю: в чем дело? А мне отвечают: 

--Что-то там, возле полиции, неладное. 

   Потом уже услышал стрельбу, разрывы гранат в районе полиции.  Добрался домой, на Протягайловку.  А брат говорит: по радио передали  сигнал сбора.  И мы с ним ушли на фабрику. По мосту не пройдешь: стреляют. Добирались через железнодорожное полотно, под вагонами. Снайпер нас обстрелял. Прибежали на фабрику. Там уже собралось человек 35-40.

--Ну, да. На предприятиях города к этому времени уже были сформированы рабочие отряды.

--Был рабочий отряд и на нашей фабрике. Оружия только не было у нас.  Организовали мы оборону предприятия. На проходной у нас ведь--сплошное стекло.  Поэтому, первым делом, выставили  железные щиты. Тут же организовали  противопожарную безопасность. 

--А на фабрику они не  пытались проникнуть?

--Нет… А потом, 21 или 22 июня, в Тирасполе  начали  формировать 201-й батальон народного ополчения. Из бендерчан. Наших человек  двадцать ушли тогда в Тирасполь.  Одна рота была уже укомплектована и вернулась в Бендеры.  Потом вторая.  И третья, наша рота,  уходила из Тирасполя последней.

--И сделала та война  Виктора Ивановича Осипова, сугубо гражданского, рабочего человека замполитом  третьей роты ополчения. А Ваш брат, с которым на фабрику вместе пришли?

--Мы вместе с моим младшим братом,  Вячеславом Осиповым, и в Тирасполь пошли за оружием. А потом уже здесь, на позициях, пришел к нам средний мой брат Михаил.  Нас  три брата.  Помню, еще мама сказала:  "Если, не дай Бог,  кого-то убьют, ты, Витя, будешь виноват".  А потом, когда все это закончилось, и все мы остались живы,  мама гордилась нами.  При случае, многим рот затыкала: "Мои сыновья воевали, а ваши где были тогда?"  Да, а тогда мы только к концу дня  приехали из Тирасполя автобусом. На мосту перегрузились на БТР и  поехали на "БАМ", в микрорайон Солнечный, занимать позиции.  А на БАМе -- масса народу.  Машут нам руками, плачут. А нас самих слеза прошибает.

--А  вы  еще на броне, наверное, вывели белилами «ПМР»?

--Конечно. Да нас и так  легко было узнать по выправке: какие из нас вояки?

--Предыдущее интервью с Вами, депутатом Бендерского горсовета и замполитом третьей роты ополчения,  мы записали для «Радио Приднестровья»  ночью,  8 июля девяносто второго года, в штабе 201-го батальона. В здании бывшего лесхоза. Помню, Вы сделали тогда    такое заявление: «Вот окончится война, и мы обязательно  разберемся с  депутатами, руководителями предприятий и организаций, которые  покинули город в самое трудное время…»

--К сожалению, этого не произошло. И даже те, кто покинули тогда город,  рвали потом рубашки на груди, доказывали, как  они страдали в переполненных вагонах, когда удирали в Одессу.

--Ладно. Оставим эту публику в покое. Вернемся к войне. Знаю, что на ваших позициях, в кишиневском направлении, было намного спокойнее, чем на других участках. Слышал, вы не только оборону города держали, но и переговоры с противником вели. А в двадцатых числах июля даже совместные посты создали.  Цель, задача этих постов?

--Чтобы не было стрельбы с обеих сторон,  чтобы снайперы не охотились на людей. И контроль дороги вдоль леса. Дежурили на этих совместных постах и ребята из нашей роты.  Вот там мы посидели, послушали друг друга. Как нас, к примеру, кормят, а как их. Я говорю им:

--Когда мы  вошли сюда, на Борисовку, вернее, когда заняли позицию в березовой роще, к нам потянулись люди. Кто сало несет, кто хлеб. Бабуля принесла казанок гуляша: сыночки, поешьте...  А первые сутки у нас, действительно,  была проблема с продовольствием.  Так жители города нас выручали.

--Но потом, насколько знаю, вам постоянно привозили еду из города.

--Да, потом нас кормили и город, и Парканы. И мы уже раздавали жителям хлеб. В основном пожилым людям, которым трудно было идти куда-то за этим хлебом.

--Ну, а ваших противников как кормили? Что волонтеры рассказывали?

--А у них-- каша, мамалыга. Чай из трав. Ну, так мы пригласили их на свой завтрак. Не такой уж и роскошный, но сытный.

--Завтрак вам на пост привозили?

--Мы с ними делились, потому что  они стояли у нас на позициях, а наши ребята -- на их позициях. Да, так вот, едят они и говорят:  "Хорошо, как на курорте, кормят вас!"

--Ну, разговор вели, думаю, не только о еде?

--Получилось так, что встретился я с коллегой с мебельного комбината «Кодры», из Кишинева.  Так он рассказывал: "Меня мобилизовали, а я отказался  идти воевать. Но мне сказали: "Если не пойдешь -- заберем квартиру". Потом из Бельц парень рассказывал: прятался он где-то на озере. Но его поймали и под автоматом отвели в воинскую часть.  До того, как привезли в Бендеры, был он  под Дубоссарами. Потом отвели их в Кетросы.  Говорит:

--Приходим на танцы, а девчата отказываются танцевать с нами.

    А потом, помните, каждую ночь сумасшедшая стрельба в городе?  Особенно в первые дни.  И не все люди выдерживали этот кошмар.  Особенно старики.  И у кого были родственники,  уходили из города в села. И на Кишиневской трассе постоянный поток шел.  Все время шли люди.  До определенного времени мы пропускали их.

     И вот идет как-то пожилая пара.  Спрашиваю: куда вы идете?  Да вот, говорит муж,  вынуждены: жена -- сердечница, не выносит этого грохота.  Отвезу ее в деревню, в Ново-Аненский район. А вечером старик возвращается в Бендеры.  Спрашиваю: ну, что, устроили жену?  Спасибо, говорит, все хорошо. Устроил.

     Ну, а я интересуюсь: как там, в селе?  Как живут, о чем думают, говорят люди? А он мне: знаете,  вы мне не поверите -- там ждут, когда вы пойдете на Бухарест. Там, в селе, мне сказали, что тираспольские танки идут на Бухарест. А  Кишинев, дескать, и так возьмут.

--Это генерал Лебедь пригрозил тогда: если не прекратите разбой в Бендерах,  до Бухареста дойдем...

 

 ПОМНИТЬ БУДУ, ПОКА НЕ УМРУ...

        Мой собеседник -- Виктор Столяренко.

 Летом девяносто  второго  года с оружием 

в руках  защищал Бендеры  от нашествия

национал-фашистов Молдовы.

  --Война (нет, агрессия!) застала меня в районе кинопроката -- я дежурил в то время в ГАИ --  как дружинник.  А работал  водителем на заводе «Днестр».  Словом, был, как говорится, на посту.  А тут все и началось: стрельба в городе. Вот мы и двинулись в район Картинной галереи… Вечером этого дня мне нужно было встретить моего младшего брата -- Николая,  так что, когда приехал на своей машине к Картинной галерее,  там уже шли настоящие боевые действия. Город во всю обстреливался со стороны полиции…

    Та война останется в памяти, пока не умру. Почему? Да потому, что на второй день, то есть, 20 июня, в половине одиннадцатого утра поступила команда из комендатуры нашей гвардии: добраться до школы бокса и, если  удастся, -- вынести, или хотя бы прикрыть трупы двух казаков, убитых на этом месте поздно вечером 19 июня.

   Вот и пошли туда выполнять приказ-- мой брат Николай и еще два парня. Они служили в гвардии.  Были в это время на отдыхе. После  очередной смены в комендатуре. В тот же день я и увидел его…труп. С разбитой головой. Позже узнал, что убили Колю бывшие наши гаишники, ставшие полицейскими.

--Сколько Николаю было лет?

--Шел двадцать первый год.  Он только 19-го вечером приехал сорок восьмым поездом из Джамбула. А вообще-то из Москвы. Он служил в Джамбуле. Привез  невесту свою. Ему еще оставалось три дня отпуска. А тут -- война. И Коля сразу же пошел в гвардию ПМР. Похоронили мы его. Через девять дней сделали дома поминки, как положено.  Собрались  ребята нашего района. Поговорил с ними мой старший брат Сергей. И мы решили: пойдем защищать Бендеры.

--А что же Колина невеста?

--Расписаться они не успели.  Была у нас еще на сорок дней. А потом вернулась в Джамбул…А Сергей пошел воевать 27 июня, а 29-го тоже погиб. При наступлении на кинотеатр «Дружба», где засели  опоновцы.

--Николаю, значит, было двадцать лет. А Сергею?

--Сереже было в то время 24  года. Осталась дочка. Жена потом  вышла второй раз замуж.

--А для вас, лично, война без ранений, контузий закончилась?

--Защищал горисполком, дежурил у комендатуры, у рабочего комитета. А потом послали нас в «дом Павлова» -- общежитие обувной фабрики, на Первомайской. Опоновцы обстреливали нас строго по графику: с половины десятого вечера до одиннадцати… Потом, с одиннадцати и до четырех утра, -- «перекур». Случалось, что и днем «поливали» нас огнем. Но обошлось... для меня. Без братьев остался -- вот чем закончилось.

--Прошли годы и годы. Но за это время, уверен, не раз спрашивали себя: Что же это было -- агрессия, как вы уже сказали, или…

--Это был грабеж, убийство, расчленение людей на молдаван и не молдаван. Я -- тоже молдаванин. А им надо было разграбить город, поставить людей на колени.  И не только тех, кто живет в Бендерах,  а все Приднестровье.

 

 НИКОГДА ИМ ЭТОГО НЕ ПРОЩУ

   Тот черный день -- 19 июня 1992 года --

семью Евдокимовых  застал на «фазенде»,

 в селе Гиска…

  --Когда начали стрелять,--говорит  Михаил, глава семьи, -- смотрю: что-то неладное происходит. Говорю жене: собирайтесь, едем домой. Подъезжаю к микрорайону Ленинский, а там -- уже война. От  Суворовской горы, в сторону города, спускается бронетехника. И палит, как говорится, со всех стволов. Говорю жене и детям:

--Ложитесь на заднее сидение и головы не поднимайте. -- Сам пригнулся, побольше газу, и по улице Космонавтов пролетел переезд. И -- домой. Только поставил за домом машину, тут вообще начался сплошной  обстрел. Через несколько часов возле нас, по улице Тамары Кручок,  уже ездили бронемашины. Забрались мы с мужиками на крышу своей девятиэтажки. Смотрим, что в городе творится. А там -- столб дыма: взорвалось армейское бензохранилище, сплошная стрельба…

--И прошла ночь с 19 на 20 июня. А на следующий день Вы уже были в городе?

--Ночью я не спал. Ходил туда-сюда. Все думал, что делать. Но что ночью можно решить?

--Тем более -- семья, дети…Они у Вас маленькие еще были?

--Младшему тогда   было семь, среднему -- двенадцать,  а самому  старшему сыну девятнадцать лет. Но старший сын был уже в городе 19 июня. Получил оружие и уже воевал. Встретился  я с ним 20 июня, возле рабочего комитета. А 21-го получил  в Тирасполе оружие. Поехали туда всем отделением: у меня было свое отделение. Собрал из нашего предместья восемь человек. Нас хотели оставить в Тирасполе на ночь. А я говорю им: Нет, мы из Бендер, нам надо к своим. Ну, и пошли пешком, с автоматами, через весь Тирасполь. В Парканах сели на КамАЗ  и доехали до угла улиц Ленина -- Суворова. Пришли в рабочий комитет…

--И как воевалось? Ранений, контузий нет?

--Не зацепило ни разу! Хотя мы ходили в разведку боем и на полицию, и в восьмую школу заходили, и на Гиске я  был…

--А семья?

--Семья поехала в Анены, к родной сестре. А она выгнала моих:  в Бендерах, дескать,  ваши стреляют наших детей, мужей…А я сразу сказал жене:  не нужно ехать в Анены. Они там получают совсем другую информацию. Так и вышло, как я говорил. Я ей пытался объяснить тогда: не мы, а наших детей пришли в Бендеры убивать. Мы-то ни на кого не нападали. Мы -- в своем доме. Ну, что тут надо много ума, чтобы понять, кто к кому в дом с оружием пришел?  По-моему, все ясно, как божий день…

--А как судьба старшего сына сложилась? -- Спросил и пожалел об этом. К стыду своему, я не знал еще тогда, что  сложил голову, защищая Бендеры, Евдокимов -- младший, девятнадцатилетний Сережа...

--Погиб он, 24 июня,-- глухо выдавил из себя Михаил.  И еще тише добавил:

--Я им, гадам, никогда этого не прощу…  

 

КАК НЕ УДАЛСЯ ФЕЙЕРВЕРК

    В день начала войны в Бендерах машинист локомотивного

депо Геннадий Михайлович Фролов вернулся из очередного рейса. 

Так что отдохнуть не удалось. Как офицера запаса просили Фролова

остаться в штабе обороны города. Он отказался. Вернулся в депо.

Организовали  у себя отряд народного ополчения.

 --Мы прикрывали казаков,--рассказывает Геннадий Михайлович,--отбивали атаки волонтеров Молдовы, которые прорвались на станцию. Отделение Шаркова тогда чуть не погибло… В основном прикрывали тех, кто выходили на боевые позиции. Боролись со снайперами. Их много было на вышках станции.  А еще ополченцы железнодорожного Узла охраняли станцию от разрушений и пожаров. И это была, пожалуй, самая главная наша функция: противник не раз пытался устроить на железнодорожной станции грандиозный «фейерверк». 

--Горела восьмиосная цистерна с бензином,-- вспоминает Фролов.-- Горела еще одна цистерна и платформа. Стреляли со стороны консервного завода. Зажигательными пулями. Но пожар мы потушили…

   Во время той, непонятной войны штабу обороны города удавалось иногда найти общий язык с  руководством полиции Молдовы, размещенной в Бендерах. Правда, значительно чаще комиссар полиции Гусляков в ответ на требования  прекратить огонь на том или ином участке, беспомощно разводил руками:

--Это не мои люди стреляют.

--Но в случае, о котором рассказал Геннадий Михайлович, Гусляков сам позвонил ополченцам локомотивного депо.

--Я тогда с ним разговаривал,-- подтверждает Фролов.-- Гусляков предупредил, что из Кишинева направляются волонтеры, которые ездили туда, чтобы выразить правительству свое недовольство ходом боевых действий в Бендерах. И комиссар полиции попросил, чтобы мы не пустили их в город со стороны Протягайловки и Хомутяновки… Случалось, и мы звонили в полицию. У нас тогда стояли огромные бочки с соляркой. Попади в них снаряд -- и станция, и Хомутяновка сгорели бы дотла. И мы ему звонили во время обстрелов. И стрельбу прекращали.  Так было несколько раз. Потому что они тоже понимали, какими могут быть последствия. У нас на станции  было  около 600 тысяч тонн горючего. Тогда, летом  девяносто  второго погибли шестеро ополченцев, наших товарищей -- работников локомотивного депо. И один пропал без вести --Смеричинский…

 

 И БЫЛО У НАС 20 АВТОМАТОВ НА 167 ОПОЛЧЕНЦЕВ

     20 июня 1992 года пришли к мосту через Днестр бойцы

Тираспольского 101-го батальона народного ополчения,

сформированного в мае того  года в основном из  рабочих

заводов им. Кирова и «Электромаш». Под командованием

офицера запаса Михаила Фомича Авчарова.

 -- Месяц ополченцы стояли в обороне, на Дубоссарском направлении. Затем короткий -- всего три дня -- отдых: узнали парни о Бендерской трагедии и не могли не прийти на помощь. Тем более, что умели уже  ориентироваться в боевой обстановке. Правда, Бендеры -- не Дубоссары. Там не приходилось подниматься в атаку под шквальным огнем. Да и снайперов  было поменьше...

    Вспоминая те далекие события,  бывший комбат Михаил Фомич Авчаров  по-армейски просто и буднично рассказывает:

-- 20 июня мы брали этот мост. Встретил нас противник «дружным» огнем из всех видов оружия. В первые же минуты боя несколько наших ребят были ранены. На подходе к мосту, со стороны Паркан, бой длился часа полтора. А в дальнейшем, после прорыва на правый берег, было уже несколько легче и попроще.  Опоновцы уже оставляли позиции,  бросали  оружие и отходили. Началось уничтожение отдельных очагов...

-- На отдых наш батальон ушел из Бендер 30 июня. И все это время  командовал  батальоном  мой заместитель --  Владимир Кузьмич Дьякин.

--Командование  батальоном, -- продолжает  рассказ Дьякин,-- я принял от Михаила Фомича сразу после его ранения, ночью,  20 июня. Это уже было второе ранение. Первое комбат получил  еще  когда шли в атаку. Но терпел. А  после второго  уже пришлось отправляться в госпиталь. При  освобождении  моста  погибли пять  бойцов Тираспольского 101 батальона народного ополчения. Четверо получили тяжелые  ранения. Ранены  были  наш, электромашевский,  Павел  Заграничный.  И  Валерий Харламов и Петр Швец -- с завода имени Кирова.

   Спрашиваю ребят:

--Самое страшное о той, немыслимой войне, что останется в памяти навсегда?

--У меня неприятности начались еще на подходе к мосту,-- признается командир отделения Александр Сергеевич Ефимов. -- Спину «заклинило»: радикулит. Ни согнуться, ни разогнуться. В полный рост идти страшновато. Поэтому передвигался на четвереньках...
--Взятие моста. Кровь, раненые, убитые --  запомнится навсегда. -- Это  электромашевец  Александр Петрович Сташков.

--А по-моему,-- продолжает  разговор  бывший  стрелок Владимир Ильич Кузюткин,-- у всех тогда было одно желание, одно стремление: как можно скорее прорваться сквозь  сплошной  огонь, самому уцелеть  и ребят не потерять. Но в бою так не всегда  получается. Жалко погибших ребят.  Их мы точно не забудем...

--И  бомбежку,-- напоминает Дьякин.-- Особенно, когда над нами спикировал  самолет. Я крикнул: «Воздух!». Но ребята не поверили сначала. А два МИГа  начали нас бомбить и «поливать»  пулеметными очередями. Вот  это  тоже  крепко, на всю жизнь запомнилось ...

--Самое тяжелое чувство,-- вздыхает Авчаров,-- когда видишь безжизненные тела своих товарищей, а помочь ничем не можешь. Всех раненых и погибших мы на себе переносили  в Парканы -- санитарные машины сюда подойти не могли... И еще -- когда мы освобождали мост, в нашем батальоне  на 167 бойцов было лишь 20 автоматов...

 

 НЕ РАДИ СЛАВЫ

       Николай Васильевич Блажиевский  работает водителем

на заводе «Молдавкабель». Имеет самое непосредственное

отношение к образованию, становлению и защите

Приднестровской Молдавской Республики от посягательств

националистов Молдовы. Награжден медалями «Защитнику

Приднестровья» и «За трудовую доблесть».

     Школу гражданственности  он прошел еще в восемьдесят девятом году, в пору политической забастовки. Весной девяносто второго, вместе с другими заводчанами, сутками стоял в пикете, защищая город от вылазок волонтеров Молдовы со стороны Кицкан. Ну, а в июне девяносто второго года, когда в Бендеры ворвались вооруженные до зубов  бандиты РМ, довелось Николаю Васильевичу и  по-настоящему повоевать. С автоматом в руках.

-- Началась для меня эта война так,-- вспоминает Блажиевский,-- за Варницей, между селом и микрорайоном Северный, у нас был вырыт котлован.  Я работал на «бочке» -- откачивали  отработанную  эмульсию  с волочильных  машин и сливали ее в этот котлован.  

     19 июня, дело было в пятницу, я сделал последний рейс. А у меня на Северном -- огород.  Люди в то время копали уже раннюю картошку. Моя жена  тоже  была  на огороде, договорились  привезти домой молодой картошки. А часов в пять-шесть вечера слышим где-то: «бух-бух». Подумали сначала: наверное, на полигоне, в Тирасполе стреляют. Загрузили картошку в машину моего товарища, соседа  по огороду. А свою машину я должен был отвезти на завод.  Подъезжаю к остановке автобуса у завода ЖБИ и КПД. А на остановке -- полно народу. В основном, женщины. И все с цветами.

--А цветы по какому случаю?

-- Я же говорю: в пятницу дело было. Женщины возвращаются домой  с цветами со своих огородов. Смотрю: бегут мне навстречу две женщины, жены моих товарищей.

--Коля,-- говорят,-- отвези нас домой. Автобус не ходит почему-то.-- Я мог взять только одну из них. А они забираются в кабину вдвоем.

--Девочки, -- говорю,-- да вы что? Там внизу, на Варнице, полицейские стоят. Они мне сейчас сделают веселую жизнь. А мои пассажирки свое  твердят:

--Сейчас,  вот-вот,  «Поле чудес»  по телевизору начинается. Опоздаем.--Смотрю на них и говорю:

--Не вам, а мне будет «Поле чудес». -- Но, куда денешься? Поехали. А на Варнице, у выезда на Кишинев, поперек дороги стоит КАМАЗ. Рядом -- автоматчики. Останавливают:

--Куда?

-- В Бендеры, -- говорю,-- на завод. -- А мне в ответ:

-- Город  закрыт. Поворачивай на Кишинев.

    Ну, что делать? Развернулся и поехал -- по полям, по закаулкам... Приезжаю на завод, а там  народ собирается. Встречаю Костю Кушнира. Он в то время был  заместителем командира роты  народного ополчения. А когда все это началось, Костя стал  у нас самым старшим: на заводе никого из  руководства  не  оказалось. Не было и директора завода. Но порядок  был полный.  Костя все время держал связь с горисполкомом... И вообще оказался хорошим организатором.

--Помню, Кушнир рассказывал, что постоянно звонил Георгию Ивановичу Егорову, начальнику штаба обороны города.

--Да, и с горисполкома нам звонили: «Держитесь, ребята! Стойте! К вам скоро придет помощь». Помощь, правда, не пришла.  Мы часов до трех ночи ...

-- ...Жили в ожидании неминуемой беды...

--Не зная, когда и откуда  придет эта беда. Слышим только, что в городе идет стрельба. А оружия у нас -- никакого. Но нам из штаба обороны города звонят: «Оставайтесь на заводе! Держитесь!».

   И вдруг, часа в три ночи видим: по дороге, вдоль ограды завода, со стороны Каушан идет автоколонна с выключенными фарами. КАМАЗы. С автоматчиками  на бортах, с пушками.

   А у нас на заводе всегда стоял дежурный автобус. Вот, мы собрали  пустые бутылки, залили их бензином. Получился «коктейль Молотова» -- зажигательная смесь. И когда колонна поравнялась с проходной «Молдавкабеля», мой товарищ, тоже  водитель,  Вася Шевель, зажигает паклю и бросает бутылку в колонну.

    Бутылка попала на пушку, и она загорелась. И началось самое страшное. Я думал, что земля разрывается  и небо тоже раскалывается -- они стали бросать гранаты, открыли  сумасшедший  огонь из автоматов. Наша проходная звенела -- все стекла посыпались.
     Подумал: если они сейчас ворвутся на завод, здесь будет столько крови... Этот кошмар где-то минуту длился. Но они не остановились. Колонна, видно, должна была пройти  на город. А  когда загорелась пушка -- испугались ...

--Решили, наверное, что попали в засаду. И дело имеют с профессиональными солдатами.

--Не знаю. Но то, что испугались, это точно. И сразу  повернули  на  Меренешты. Ехали и все время стреляли. По Спецавтохозяйству,  по газовой конторе, по частным домам, по гаражам, по кустам...

--И как долго вы оставались на заводе?

--Началось все это девятнадцатого ночью, а двадцать первого мы ушли в Тирасполь, за оружием. Да, а ночью, девятнадцатого, когда из колонны открыли стрельбу по заводу, Васю Шевеля ранило.

     Пытались отвезти его в больницу -- не получилось: там  опоновцы  стояли.  Попробовали  через город в больницу проехать -- уже наши ребята не пустили. Говорят:

--Опять на опоновцев нарветесь. И товарища потеряете, и сами погибнете. Вернулись мы на завод, разыскали  где-то врача. Привезли его на «Молдавкабель» ...

--Костя рассказывал: ночью подняли с постели этого врача -- старого, больного человека. Но он согласился поехать на завод.

--Да, да. И этот врач сделал все, что мог. Но спасти не удалось. И так получилось, что в три часа ночи его ранило, а в семь утра Вася Шевель умер.

--А в Тирасполе в это время...

--В Тирасполе был сформирован 201-й батальон народного ополчения из бендерчан. В этот батальон меня зачислили связистом. И мы вернулись в Бендеры. Ночь провели в здании горисполкома. Потом нас перевели в Дом пионеров.

-- Нынешний Дом Творчества детей -- помню,  заходил  к  вам  23  или 24 июня. Я  был  собкором «Радио Приднестровья», нужно было  везде  успевать...  А в чем заключалась ваша служба связиста?

--Связь у нас была в основном телефонная. Но и на рации ребята сидели. Сначала  я был в команде Кости Кушнира, а потом меня перевели в штаб батальона. И командир наш  требовал, чтобы связь была беспрерывно, чтобы он мог знать, где что происходит,  кто где находится. Но бывало  и  так, что связь вдруг прерывалась. Приходилось  ночью, в потемках, на ощупь искать место порыва. А кругом все  заминировано. Так что... тоже поле чудес...

--Прошли десятилетия. Что чаще всего вспоминается о том лихом времени?

--Наша сплоченность. То, что люди понимали свой долг, необходимость защитить  город,  семью. Своих детей и внуков.

--Это правда. Согласен.  Люди тогда действительно были сплочены одной бедой, искренни и  бескорыстны.

--Мы воевали  не ради орденов и медалей. На нас напали. Подло, внезапно. У нас ведь на заводе  тоже было оружие. Но перед войной нас разоружили -- вывезли  все.
--Да, и город тогда  разблокировали-- перед самой войной...

--Подписали с Молдовой соглашение о ненападении. Но сегодня подписали, а завтра на город пошли танки. Убивать мирных людей -- стариков, женщин, детей -- сколько они настрадались!

     Ну, а сейчас ... Плохо то, что  люди стали забывать пережитое  летом девяносто второго. Правда, многое здесь зависит еще и от руководителей, которые, бывает, «плюют» на защитников города, унижают их...  Сколько  наших защитников  только по этой причине и инфаркты получили, и инсульты. Невнимание -- это ведь тоже -- унижение.

--Николай Васильевич, хочу еще спросить: началась война, Вы пошли защищать город, а семья, дети?
--Да, есть у меня семья, дети. Но, понимаете, мы чувствовали тогда, что добром дело не кончится. Я родом из Хмельницкой области. И за неделю до войны  отвез  детей к своим родителям.

-- Хотел оставить там и жену. Но она заявила: я тебя не оставлю  одного, и  в Бендеры вернулись вместе. Она работала в нашем собесе. Разносила продукты людям, которые  не могут ходить, инвалидам. Блажиевская  Анна Ивановна. Во время войны ее участок был --улица Кишиневская, БАМ.

--Но во время войны в том районе тоже стреляли...

-- Стреляли. Ходила она и под пулями. Но то, что стреляли,-- одно. А вот то, что она приходила в магазин за продуктами ...

--Для своих опекаемых?

--Ну, да. С продуктами в городе, помните, было трудно. Люди в очереди стоят, кто его знает, сколько. Тут она приходит  с сумками. Показывает документ,  в котором записано,  какие продукты и сколько она должна взять. А люди смотрят на нее и возмущаются: нам не хватит!

--Понятное дело. Есть-то всем хочется. И инвалидам, и здоровым.

--В том-то и дело. Один раз она чуть по голове бутылкой  не получила. Так уже в конце войны я сказал:

--Все, хватит! Бросай эту работу, Я хочу, чтобы ты была живая.

--А Ваши дети? Сколько им было в 92-м?

-- У нас две дочери. Одной было пять лет, другой  -- два года...

 

 СВОЙ ДОМ, СВОЮ ЗЕМЛЮ ЗАЩИЩАЛИ...

   Знакомьтесь: Татьяна Васильевна Сергеева. Фельдшер. В системе

здравоохранения -- более сорока лет. С 1969 года работает на

станции «Скорая помощь». О  пройденном трудовом пути

свидетельствуют награды: «Отличник здравоохранения СССР»,

знак «Защитник Приднестровья»,  медаль «За доблестный труд».

  Много человеческих страданий видела и пережила за эти

десятилетия Татьяна Васильевна. Но самым страшным потрясением, 

что запомнилось на всю  жизнь,  стали для нее кошмарные дни и ночи

войны в Бендерах летом 1992 года .

  --Страшно было,-- рассказывает Татьяна Васильевна,-- но работали на износ. По пять дней в неделю. Потом новый график: трое суток дежуришь, трое суток дома. А я работала через сутки.

--Что больше всего запомнилось из того  кошмара?

--20 июня. Шли на работу и не знали, куда идем, зачем идем? Я здесь, около "станции" живу. Рядом были  казармы гвардейцев. И стреляли здесь будь здоров как! Ну, пришли, начали работать. Едешь на вызов: стреляют. К этой машине прижмешься -- страшно! Можно подумать, что машина спасает...  По закоулкам ездили -- кругом опоновцы.

   Особенно запомнился вызов, на который поехал и наш бывший в то время главный, Владимир Аркадьевич Мунтян. Забрали раненого возле кинопроката. И здесь подсел в нашу машину мужчина с сыном. А с девятиэтажки снайпер выстрелил. Мальчику прямо в голову. Отец в истерике кричит: "Спасите моего ребенка!"… Вот это запомнилось почему-то больше всего. Потому, наверное, что  это было первое такое дежурство.

--Вероятно,  еще и потому, что впервые увидели бессмысленную, ничем не оправданную смерть. И чью? Полного жизни, ни в чем не повинного ребенка.

--Конечно. Но никогда не забуду еще один вызов.  Это было уже  то ли 30 -- то ли 31 июля. Вот здесь, на улице Мичурина, возле еврейского кладбища.  Уже вроде бы и стрелять перестали…Мужчина ложился спать. Сел, разделся. И приподнялся взять очки, почитать перед сном. И в это время к нему в спальню влетела «Алазань».

Снесло ему всю нижнюю часть лица. 

     Приехали мы на вызов, а у него -- только глаза и голосовые связки. Больше ничего похожего на лицо. Главное, что были же последние дни, ну, последние часы войны…Тогда его сразу отправили в  Москву. Недавно встретила в поликлинике. Он, оказывается, ходит к глазному врачу. Какой-то пластик ему сделали. Помню, был такой полный, цветущий мужчина. А сейчас…

--Но жизнь человеку спасли тогда. Сделали пластическую операцию.

--Да  жизнь-то эта  искалечена!

--Татьяна Васильевна, о том, что Вы есть и работаете на «Скорой помощи», я узнал совершенно случайно от нашей  с Вами общей знакомой, Елены, которая живет сегодня в Бельгии. Позвонила как-то и попросила рассказать людям, как Вы несли службу на передовой летом девяносто второго года. Она ведь тоже тогда на «Скорой» в Бендерах работала?

--Да, Лена работала с нами с первого  дня войны. Помню, есть нечего. Так мы старались принести сюда все, что было дома. Здесь готовили, здесь ели. Работал с нами и муж Лены -- Славик Кода. Еще из Фарладан девочка у нас работала, Вера  Прохоренко. Пешком на работу в Бендеры ходила...

 МИЛОСЕРДИЕ 

     Буквально в первые же дни войны в Бендерах,

летом 1992 года, во всю ширь развернуло  работу городское

общество «Милосердие», которое в то время, как и сегодня,

возглавляла Мария Ивановна Цуркан.

 --Как это было? Каково Вам работалось в условиях войны?

--19 июня началась война, а уже на следующий день обществу «Милосердие» отвели две комнаты в доме №41, по улице Суворова…К тому  времени у нас уже сложились очень хорошие отношения с господином Брилом… МИЛОСЕРДИЕ

--Директором обувной фабрики «Тигина»?

--Техническим директором «Тигины»…И они нам присылали гуманитарную помощь.

--Присылали из Германии?

--Да, через фабрику «Флоаре»…Так что у нас уже был запас одежды.

--А с чего началась деятельность «Милосердия» во время войны?

--Во-первых, сразу же, как на работу, вышли Анна Митрофановна  Горбачева, член городского совета ветеранов, Тамара Васильевна Артюхова--активистка нашего общества. Пришла Мария Николаевна Лях, она жила в этом доме. С первых же дней включились в работу «Милосердия» и Вера Аникеева, она тоже жила в этом доме, и  Нина Андреевна Дмитриева -- медсестра «Красного Креста». Пришла к нам директор десятой школы Лариса Ивановна  Асмус… Нам стали завозить продукты питания…

--Откуда?

--Со всего Приднестровья. Чаще всего из Каменки, Тирасполя. Тираспольчане  каждую неделю привозили нам молоко.

Гагаузия привозила хлеб.  Но было и время, когда мы были вынуждены делить буханку на четыре части -- чтобы всем хватило.

    Раз в неделю приезжали к нам женщины из Григориополя. У себя дома они собирали на полях и в садах овощи и фрукты для бендерчан.   Собирали там у людей сало, брынзу в закатках.

      В то время подключился и международный комитет «Красного Креста». И мы создали резерв для семей погибших.  А у нас тогда, помните, каждый день кого-то хоронили. И вот, одну комнату мы специально выделили для оказания этой помощи. Выдавали семьям погибших продукты питания -- на похороны, на девять дней.

--Только продукты? А деньги на похороны?

--Только продукты питания. Денег у нас не было.

    Хорошо помогала и Украина. Привозили муку, другие продукты. Казаки с Украины привезли нам, помню,  картошку, муку… А когда негде стало хранить гуманитарную помощь на Суворова,41, нам выделили помещение в бывшем спортивном клубе «Горизонт». Сейчас там дискотека…

   Но здесь еще такой момент. Буквально перед началом боевых действий в нашем городе, как будто чувствовали,  мы договорились о помощи с Российским фондом «Милосердие и здоровье». Нина Акимовна Пролеева работала тогда в городе инспектором по охране детства.  Занималась детьми-сиротами.

    И вот, мы с ней выехали в Москву. И как раз в это же время в Москву, в фонд «Милосердие и здоровье», приехали спонсоры из Германии. Узнали, что происходит у нас. И сказали нам: « Все, что мы привезли в Москву для стоматологического центра, все можете забрать себе». И я договорилась с Мазаевым…

--Имеется в виду Вячеслав Михайлович Мазаев, бывший директор  Бендерской АК-2836, который позже руководил  всей автотранспортной системой Приднестровья?

--Ну, да. Так вот, с помощью Мазаева, на попутных машинах, идущих в Приднестровье, я пять дней загружала и  отправляла из Москвы в Бендеры все то, что нам подарили  немцы. А кроме того, перевязочные материалы, которые безвозмездно выделил нам исполнительный комитет международного «Красного Креста».

      Все эти грузы мы разместили тогда в подвалах центрального городского рынка.. Там же хранили продукты питания, медикаменты…Потом, помню, к нам пришла гуманитарная помощь из Москвы, от комитета  воинов--интернационалистов, от Аушева. Они привезли тогда гуманитарную помощь  пострадавшим от войны и в Молдове, и у нас. Были там и медикаменты, и строительные материалы. Богатая помощь.

--Нам тогда, помнится, помогали и люди  из стран дальнего зарубежья. Помните  тот большой автобус, на котором приехали в Бендеры баптисты, по-моему, из Канады. Инвалидные коляски привезли.

--Да, это были верующие из Канады. Если помните, свою акцию они начали с молитвы -- песнопения. Сначала отвезли инвалидные коляски в нашу городскую больницу. Потом передали комплекты постельного белья в гостиницу.

--Помню. В  гостиницу, где жили бендерчане, лишившиеся крова?

--Ну, да.

--Во время войны я не раз бывал на Суворова, 41. У вас всегда там было многолюдно. Но приходили  в основном люди из центральной части города.  А как же те, кто оказался на  оккупированных войсками Молдовы территориях -- в микрорайонах Ленинский, Северный?

--Знаете, в доме, где у нас был штаб, жил тогда Литвинов, директор завода теплоизоляционных материалов. И благодаря  его авторитету, мы могли отвозить гуманитарную помощь людям в микрорайон  Северный. Потом…Детей, вроде бы, нельзя использовать в таком деле. Но, благодаря Нине Акимовне Пролеевой,  у нас были знакомые дети-сироты. Вот эти дети приходили в штаб. Мы давали им продукты, и они относили их людям, которые просили о помощи по телефону.

--Тем, кто живет в центре города?

--Не только…Это же мальчишки!  Они везде проходили….А еще был у нас хороший помощник -- председатель городского общества инвалидов  Илья Мынзарарь.  Он -- без ног. Ездил на машине для инвалидов. И  тоже развозил продукты питания нуждающимся. К тому же он молдаванин. Опоновцы и волонтеры его не трогали.

--Да, в той ситуации это было немаловажно. Но у меня еще такой вопрос. К вам, на Суворова,41,  постоянно шли люди. Выстраивалась даже очередь. Понятно, нужда заставляла... Но, с другой стороны -- соблазн:  продукты-то бесплатно дают. Почему бы не запастись впрок?

--Думали и мы об этом, Сначала обрадовались, что люди идут, и мы можем помочь им. Но вот, на следующий день пришла еще одна машина с продуктами. И за помощью пришли те же самые люди. А  вдруг другим-то не хватит?

     Мы, конечно, с   самого начала записывали, кому, что и когда выдали. Но кроме этого, на последней страничке в паспорте человеку, получившему у нас продукты,  стали отмечать дату выдачи. И если этот человек приходил к нам буквально на следующий день, мы говорили ему…

--Имей совесть, человече…

--Да, было и такое.   Особенно в первые дни.

--А «штат» тогда у вас был большой?

--Да, добровольцев было много.

--Мне как-то рассказывал Владимир Иванович Харченко, бывший  в то время первым заместителем председателя горисполкома, что во время войны наш Собес пенсии доставлял людям тоже благодаря добровольцам. Даже в те  районы города, которые были оккупированы опоновцами.

--Да, пенсию тогда людям доставляли регулярно. Собес тоже работал круглосуточно. Помню, им привезли масло. И они передали его нам. А мы договорились с гормолзаводом,  расфасовали по сто граммов и выдавали людям.

--Вообще, интересная получается картина. На первый взгляд,  вроде бы, парадоксально. Но, когда беда всеобщая, в людях раскрываются самые светлые качества души.

--Знаете, я то же самое хотела сказать. Война сплотила нас и объединила одной целью -- выжить. Всем вместе. Помню, мы страшно переживали, когда заканчивался запас продуктов. Очень тяжело было, если к нам приходил человек, а мы ему в данный момент не могли помочь…

   А еще запомнилось, что тогда мы не считались с должностями, с тем, кто есть кто. Надо было, и любая из нас выполняла самую неблагодарную, но необходимую работу. Мы все  были равны.  

 

 ГОРЯЧЕЕ ЛЕТО В БЕНДЕРАХ

    Сначала был телефонный звонок:

 -- Меня зовут Мила Космочевская. Я из Москвы. Хочу снять

документальный фильм о войне в  Бендерах  летом девяносто

второго года. Мне сказали, что Вы можете помочь. 

   И мы встретились с Милой.  Эмилией  Иустиновной 

Космочевской. И рассказала  Эмилия Иустиновна, что она -- 

режиссер Московской  автономной некоммерческой 

организации, которая снимает  документальные фильмы.

--Но почему вдруг о Бендерах? Тем более, о событиях двадцатилетней давности? Что Вы знаете о нашем городе, у Вас есть какие-то связи?

--Да. У меня здесь жили родители. Я родилась в Бендерах, здесь окончила школу.

--Словом, москвичка приднестровского происхождения.

--Да, Бендеры для меня -- не заграница.

--И как давно стали москвичкой?

--Более тридцати лет назад. Но каждый год старалась приезжать сюда. На неделю-две. Больше не получалось. А после смерти родителей у меня здесь не осталось никаких родственников. Я была единственным ребенком в семье. Но есть друзья, знакомые. Есть и дом в Бендерах, который достался мне по наследству от родителей.

 --Так Вы буквально привязаны к Бендерам?..Но почему Вы приехали именно сейчас?

--Просто появилась такая возможность. У меня давно уже есть желание сделать документальный фильм о семье Неверовых. Не знаю, известно ли вам что-нибудь о них.

--Наталья Кирилловна и Михаил Иванович Неверовы -- основатели семейного детского дома в Бендерах. Знаком с ними, в свое время писал.

--А я вот недавно и совершенно случайно узнала о Неверовых. Пришла к ним. Сняла немножко материала об этой семье. Я не оператор. Не могу сделать качественные съемки. Но все равно, для исследования снимаю.

--Так Вы профессиональный киношник?

--Нет, по образованию я психолог. Окончила Московский пединститут. Но психологом работала очень мало. Потом с друзьями, такими же, как я, любителями, начали снимать кино.

       Свою автономную некоммерческую организацию мы создали в 2006 году. До этого лет десять проработали на государственной киностудии, которая делала учебные и документальные фильмы. Когда эта студия закрылась, мы создали свою. Начали делать документальные фильмы по заказу. Создали уже цикл из восьми фильмов о выдающихся медиках России ХХ века.

--Мила, но когда Вы позвонили мне, речь шла о войне в Бендерах летом девяносто второго года…

--Да, я хочу сделать здесь два фильма. О Неверовых и о событиях 1992 года. Даже не о самих событиях...Знаете, я из тех людей, которые не очень любят говорить о себе. Хотя мне пришлось оказаться тогда в самой гуще тех страшных событий.

    Во время войны мои родители не покинули Бендеры. И я приехала из Москвы, чтобы забрать их. И меня здесь чуть не убил снайпер. Если бы все это произошло не со мной, мне было бы намного легче сделать этот фильм. А показать себя героиней тех событий я долго не решалась. Потом поняла, что  должна это сделать.  Приехала я тогда в Бендеры в начале июля девяносто второго  года…

--Получается, что в самый разгар боевых действий.

--…Собственно говоря, я трусиха. И ни за что в жизни не поехала бы сюда, если бы у меня не было твердой договоренности. А у меня была такая договоренность с кем-то из военного ведомства в Кишиневе. Не помню сейчас фамилию этого человека. И он обещал…

--Интересно, что он мог Вам обещать, когда в Бендерах шла самая настоящая война?

--Обещал, что помогут мне. Понимаете, у меня была зацепка для того, чтобы обратиться в это министерство. Мой папа -- молдаванин. В молодости был репрессирован. Потом, в пятьдесят третьем, его реабилитировали. И тот большой начальник, с которым я разговаривала по телефону, из Москвы, заверил: когда я приеду, мне дадут машину, чтобы  добраться до Бендер и вывезти родителей. И я прилетела в Кишинев. По дороге решила, что за три дня управлюсь. А на четвертый день смогу улететь в Москву с родителями. Купила билеты в Москву и для них. Но вот пришла в это министерство в Кишиневе. Была суббота. Человека, с которым я договаривалась, на месте не было. И вообще, никто ничего не знал обо мне.

--Не до Вас, Мила, всем им было в те дни.

--Но не пойму, зачем он обнадежил меня? В общем, вышла я из здания этого министерства, смотрю -- грузовик подъехал. А в кузове -- штабель гробов с трупами.

    Постояла я, подумала: что делать? И решила добираться до Бендер своим ходом. Доехала до Новых Анен -- куда можно было доехать. Потом шла пешком. Иногда военные на машинах подвозили. Несколько раз переходила линию фронта. К счастью, ко мне очень хорошо, с сочувствием относились и солдаты Молдовы, и ополченцы Приднестровья. Что меня поразило тогда -- я бы назвала это «черным вдохновением» -- у всех горели  глаза. Это было очень странно.

--И вот Вы добрались до Бендер, до отчего дома. И как Вас встретили мама с папой?

--Их чуть инфаркт не хватил. Они жили в своем доме, возле консервного завода. А там постоянно стрельба была. Соседний дом сгорел. Человека снайпер убил. Все было очень странно и страшно.

--Родители в погребе, наверное, время коротали?

--Нет, когда я пришла, они уже не прятались в погребе. Уже как-то привыкли.

--И что? Вам так и не удалось вывезти родителей?

--Нет, они не захотели -- боялись дом оставить. Но не захотели, чтобы я осталась с ними. Мама умоляла, чтобы я шла назад…С этим была сложность, поскольку я беленькая.  Я про снайперов тогда ничего не знала. А в Бендерах, оказывается, было много снайперов -- женщин из Прибалтики. И они тоже светловолосые. Поэтому, когда я уходила из Бендер, меня останавливали на каждом шагу -- считали, что я тоже снайпер. А уходила я из Бендер в сторону Каушан. Попали под обстрел -- ужас!

--Так Вы, что, не одна шли?

--Мама нашла какого-то человека, который согласился меня проводить. И он довел меня до первого командного пункта, где меня заграбастали, решив, что я -- снайпер. Потом разобрались, отпустили с миром. Словом, добралась  я до Каушан. Оттуда -- в Кишинев. И улетела в Москву.

--И в общей сложности, как долго Вы пребывали в нашем аду?

--Три дня и три ночи. Да, а в Бендеры я шла пешком от крепости, куда меня подвезли ополченцы, до консервного завода.

--А на каждом шагу -- позиции ополченцев, гвардейцев, казаков. И каждый раз нужно объяснять, кто ты, куда и зачем идешь?

--Да, так оно и было. И вот, когда я шла уже от железнодорожного вокзала домой, за мной увязалась большая собака. Так мы с ней и шли вместе. Я с ней разговаривала. И  благодаря ей я осталась жива. Представляете, вдруг собака юркнула в какой-то двор.  Я -- за ней. И только тогда услышала  выстрел. И увидела, как пуля срезала ветку дерева, у которого я стояла минуту назад. А в этом дворе жила семья, которая приютила меня на ночь. Женщина была очень хорошая.

    Это была семья Морарь. Я их нашла потом, после войны. И сейчас была у них. Женщина, которая приютила мен, мать семьи Морарь, умерла после войны. Она очень переживала тогда за своих сыновей. Один из них был в приднестровской гвардии. Второй, кажется, ополченец, был тяжело ранен. У них, по-моему, и невестка была тяжело ранена тогда…

--Спасибо, Мила! Думаю, Вам удастся сделать по-настоящему интересный фильм Тем более, что сами прошли весь этот ад... 

 

 

                               

                                                 ЖИВИ, ПРИДНЕСТРОВСКИЙ НАРОД!

                                                                    Из выступления Анатолия Кириллова...

 

    Как ветерану "Радио Приднестровья" мне предложили поделиться воспоминаниями,

вернуться к истокам событий двадцатилетней давности. И я, как видите -- слышите, согласился.

    Но начать этот монолог  на заданную тему позволю себе с общеизвестной истины. О том, что

прошлое, настоящее и будущее неразрывны. Связь между ними в людях. Да, они живут в настоящем,

но дела их принадлежат будущему.  И чем лучше мы знаем прошлое, тем меньше ошибок совершаем

в настоящем, закладывая основу будущего. Так было, есть и будет. В жизни отдельно взятого человека.

Семьи, общества, государства.

   Ну, а теперь предлагаю совершить небольшой экскурс в прошлое нашего с вами уникального

государства -- Приднестровской Молдавской Республики.

 

   Не сомневаюсь, что уже в обозримом будущем у центрального входа в  бывший  Дом Советов -- нынешнее здание госадминистрации Тирасполя -- будет открыта Мемориальная доска, извещающая о том, что в 1989-1992 годах здесь работали:

    Республиканский забастовочный комитет, созданный на базе ОСТК,

   Временный Верховный Совет и Верховный Совет Приднестровской Молдавской Республики первого созыва,

   Женский забастовочный комитет.

    В стенах этого исторического здания в августе 1991 года начала работу и редакция только что созданного

"Радио Приднестровья".

    Созданного трудами, в первую очередь, энергичного, уверенного в правоте своего дела сторонника создания республики Александра Григорьевича Радченко. Александр Григорьевич и  был первым главным редактором этого радио.

     К тому времени я уже два года работал редактором газеты на заводе "Электромаш" и менять место работы не собирался.

     Но услышав в очередной раз сообщение, что "Радио Приднестровья" приглашает на работу журналистов,  не удержался от соблазна попробовать свои возможности на новом поприще -- за 23 года работы в журналистике на радио работать не довелось.

    25 сентября 1991 года Александр Григорьевич зачислил меня в штат своих сотрудников--энтузиастов. А в редакции в ту пору все действительно держалось исключительно на энтузиазме.

    Во-первых, никто из вновь обретенных моих коллег никогда не только не работал на радио, но и вообще не имел представления о редакционной кухне -- ни радио, ни газеты.

    Во-вторых, из всех технических средств, необходимых для организации радиовещания, у нас был в первые дни лишь один видавший виды бытовой магнитофон.  С бобинами. И эту, извиняюсь, технику наш первый в те дни оператор-звукорежиссер Михаил Михайлович вынужден был чаще ремонтировать, чем использовать. Так что новоявленные радиокорреспонденты первое время работали только с блокнотом и ручкой.

    Кстати, о звукозаписи. Первоначально редакция нашего радио размещалась в своеобразном аквариуме -- небольшом помещении со стеклянными стенами на первом этаже Дома Советов, прямо напротив центрального входа в здание.

    В этой клетушке с раннего утра и до глубокой ночи бурлила жизнь редакции "Радио Приднестровья". Здесь готовились передачи на всех трех государственных языках нашей республики. Здесь же, пристроив блокнот на уголке стола, умудрялись работать  корреспонденты, вернувшиеся с задания. И здесь непостижимым образом шла звукозапись очередного радио-выпуска. И можно только попытаться представить, каково работалось нашему бедному Михаилу Михайловичу.

    Справедливости ради, надо сказать, что зычный голос Радченко с шумом внутри справлялся легко. Не надолго. Но все же... А вот внешние помехи!

    Тираспольский Дом Советов тогда здорово напоминал Смольный  1917 года. За тонкими прозрачными стенами нашей редакции практически круглосуточно толпился, шумел народ, постоянно хлопала массивная входная дверь...

    Но даже в немыслимо сложных условиях тех первых дней не припомню случая, чтобы был сорван хотя бы один выпуск радиопередачи. Вскоре, правда, благодаря настырности Радченко, под студию звукозаписи нам выделили небольшой кабинет на втором этаже -- помещение городского радио. А коллектив редакции переселили в просторный экспозиционный зал городского отдела архитектуры. Но еще долго микрофон на аккумуляторах был только у нашего главного редактора. Радченко, скажем так, национализировал его у редактора городского радио Ивана Петровича Кильчика.

    Остальную пишущую братию "вооружили" магнитофонами только в конце девяносто первого года. Это была чудо--техника!  Бытовые магнитофоны разной конфигурации -- экспериментальная продукция Рыбницкого металлургического комбината. Рассказами о качестве не хочется обидеть ребят -- они честно старались.

    Так что радиожурналистами мы почувствовали себя только во второй половине девяносто второго года, когда каждому корреспонденту выдали диктофон фирмы "Панасоник". Но главное было не в этом -- не в уровне технической оснащенности. Работалось тогда легко и захватывающе интересно! Время нам досталось непростое.

    Надеюсь, мы не очень быстро забудем лозунги откровенно фашиствующих националистов Молдовы тех лет: "Чемодан-вокзал-Россия!", "Русских- за Днестр! Евреев - в Днестр!". Над Приднестровьем нависла реальная угроза оказаться в одночасье изгоями, людьми второго сорта в приднестровской провинции Румынии.  А националисты добивались именно этого -- присоединения Молдавии к Румынии.

    У боли и страха хорошая память. И местные жители старшего поколения прекрасно помнили, каково жилось здесь простым людям в период румынской оккупации...

    Общая беда сплотила людей, заставила выйти на "баррикады" политической забастовки восемьдесят девятого года. Тогда, в восемьдесят девятом, и сформировалась новая общность людей -- приднестровский народ. Народ, который создал свою республику -- как единственно реальную возможность защитить свои гражданские и политические права.

    И не удивительно, что Тираспольский Дом Советов тех лет вызывает ассоциацию со Смольным. Здесь был мозговой центр противостояния насилию в Приднестровье. Здесь концентрировалась вся информация об общественно-политической обстановке в регионе. Говорю об этом к тому, что сотрудникам "Радио Приднестровья" не составляло труда получать оперативную информацию из самых достоверных источников.

     На первом этапе становления республики у нас еще не было сформировано правительство. И многие депутаты Верховного Совета ПМР были одновременно и законодателями, и руководителями органов исполнительной власти. И практически у каждого из них можно было получить согласие выступить по радио. Да они и сами, без приглашения, часто приходили в редакцию. Особенно когда располагали интересными новостями. А то и просто так: пообщаться в свободную минуту.

      С высоты сегодняшнего дня в это трудно, конечно, поверить. Но тогда мы все жили одной семьей, одними заботами. И многие коллективы, --  не только промышленных предприятий,  а организации  и даже воинские подразделения, --  принимали в те дни решение о переходе под юрисдикцию ПМР.

      Естественно, что националисты Молдовы не могли смириться с этим... Так что общественно-политическая обстановка была  напряжена до предела. Но это уже тема для отдельного разговора. А сейчас скажу только, что мы считали тогда первоочередной своей задачей -- нести людям правду.

      7 мая 1992 года передача приднестровского радио впервые вышла в эфир.

     До этого связь  с радиослушателями  была у нас только по проводам -- "проводная", через радиоточки-репродукторы. Но с первых же дней существования "своего радио" люди с нетерпением ждали нашу передачу и старались не пропустить ни одного  выпуска.

     А теперь правдивую информацию о положении в ПМР из первых рук получили и многотысячные слушатели ближнего и дальнего зарубежья. Знаю это достоверно, потому что у нас постоянно работала "обратная связь": нам звонили, писали письма, а местные жители даже приходили в редакцию, как это было заведено в "Днестровской правде".

     В основном благодарили, но не стеснялись и покритиковать. Были и пожелания, и просьбы. Кстати, и тогда, и в последующие годы сотрудникам "Радио Приднестровья" нередко удавалось помогать своим радиослушателям в решении их чисто житейских проблем.

     Возвращаясь к тому времени, не могу не сказать о позывных. Один из наших первых корреспондентов, член ОСТК, преданный идее, Анатолий Михайлович Бочковский  предложил использовать мелодию из фильма "Семнадцать мгновений весны": "С чего начинается Родина...".  Так что получилось, что каждый раз, выходя в эфир, мы задавали этот вопрос и самим себе, и нашим радиослушателям...

      Вот, в принципе, и все, что я хотел сказать.

О прошлом. О том времени, когда мы были одной, дружной семьей, а наши дела и помыслы были подчинены одной цели: отстоять свободу и независимость. И наше государство -- ПМР.

                                                                      Спасибо за внимание. Будьте счастливы!

                                                                                                                                            С уважением, Анатолий Кириллов.

 

Бендеры, 2010 год, с внуком.